Наверное, я плакал. Не знаю, и врать не буду. Знаю только – мог бы чувствовать тело, догадался бы в тот миг или минуту – где именно расположены глаза – рыдал бы и слез не стеснялся. Пусто было. Грустно и одиноко. И так жалко этого молодого и от того – бестолкового немчика, что какому-то месту в душе – видимо, где сердце – было невыносимо больно.
И тут на меня хлынула его память. Немыслимый калейдоскоп, наполненный картинками, звуками, запахами и ощущениями. Хоровод мыслей и впечатлений. Целая армия прежде незнакомых лиц. Промелькнули детские страхи и юношеские мечтания. Китайским шелком скользнуло мимо воспоминание о первой влюбленности. Буквы. Все прочитанные когда-либо книги, газеты и письма. Русские, французские, немецкие тексты. Короткая вспышка ярости, горечь обид, восторг успехов. Ужас лишившегося тела разума, и постепенное привыкание, узнавание Поводыря. Осторожное любопытство, удивительные открытия после изучения чужой памяти, понимание и привязанность. Дружба.
Потом, словно эту мысль кто-то попросту в меня вложил, осознание истины. Господь всего лишь исправил свою ошибку! Этого не должно было быть! Герочка должен был быть уже мертв, когда мою душу поселяли в его тело! И именно я, моя неуемная жажда жить, мое нетерпение, моя искренняя, пылающая как комета вера, изменили Божественный План. Я не должен был его узнать, не то чтоб еще и подружиться, сродниться с ним.
Все должно было пойти не так! Вот что я понял!
Все, что я успел натворить в губернии, с большой долей вероятности, было бы сделано совершенно иначе, если бы с самого начала, с девятнадцатого февраля 1864 года, я был один. Лишенный безотказного советчика, более активно искал бы, и неминуемо нашел бы, соратников и верных друзей. Поступал бы иначе. Иные принимал бы решения, которые привели бы меня к иным результатам. Бог ошибся! Вот что я понял!
Я, захватчик, оккупант и завоеватель чужого тела. Именно я распоряжался им все эти два года. Но ведь и мозговой партизан каким-то образом умудрялся влиять на совершаемые мною действия. Уж мне ли не помнить его приступы ярости и вожделения! И, конечно же, я чувствовал отголоски его восхищения, безмерного уважения и преклонения перед волей, умом и мудростью Великой княжны Елены Павловны. Да чего уж там. Ведь и душевный трепет при общении с царем – принадлежал ему, а не мне – старому прожженному цинику из не ведающего авторитетов века.