Луна одиноко светила в чёрном небе, и протяжно, почти с лязгом скрипели сосны. Тёмный шпиль часовни врезался в звёзды, и Сергей бы не удивился, если бы в эту минуту вдали мелькнул силуэт ведьмы на помеле – кто-то вроде несравненной Солохи из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Он пытался понять и не мог – святое это место или ведьмино? Как это отрегулировали в райских кущах?
Если брёвна часовни и правда гнили (а как иначе за столько лет?), сейчас это не было заметно. Чёрное дерево сверкало серебром, льдинки мерцали в свете луны, и Сергей потерял чувство реальности – он начал понимать, что чувствовал Кай, когда замерзал у Снежной Королевы. Его зубы мелко стучали от холода, но он бы ни за что не сдвинулся с места – красота ошеломляла, часовня возвышалась над ним, колдовство места, как гвоздь, прибивало к земле, а за руку его держала девушка с чёрными глазами и сумасшедшей кровью, которую ей передали беспокойные предки…
– Погоди… У неё же был ребёнок? Как же иначе ты…
– Был. От священника, который построил эту часовню.
Её маленькое личико было безмятежно.
– Он был всё-таки не совсем дурак: отвёз ребёнка – это была девочка, моя бабушка, – к тем самым родственникам, которые переехали в другое село. Они её и вырастили по всем строгим советским правилам в духе времени, так что она мракобесием не занималась: благополучно окончила институт и стала работать учительницей в школе.
Тут она потянула его вперёд.
– Зайдём?
Ноги Сергея сопротивлялись не только от мороза: от одного вида часовни по нему пробегали мурашки. Эти стены воздвиг человек в рясе, который любил умалишённую… «Психи», – решил Сергей и всё-таки пошёл с Адой.
Сделав первый шаг на обледенелые доски, он ахнул восхищённо, хотя внутри не было ничего особенного: вся обстановка, если она вообще когда-то существовала, давно разрушилась. Но всё было покрыто паутиной инея. Узорчатые сети покрывали брёвна, спускались с потолка, оплетали, казалось, сам воздух… И в этом кружевном великолепии переливался тёмный металлический крест, прибитый к стене…
– Знаешь, – всё тем же беспечным голосом сказала Ада, когда они наконец пошли обратно к дороге, – если зима не прекратится и люди начнут умирать от мороза и этого снега, я приду сюда. Даже если будет очень холодно, даже если не будет ходить ни один автобус… Если, конечно, смогу дойти… Я приду сюда и буду читать Псалтирь. Потом покурю… И подожгу часовню, а сама останусь внутри. Я слышала, умирать в огне не так уж мучительно: говорят, люди задыхаются быстрее, чем начинают гореть. Правда, те, кто это рассказывает, сами не пробовали… Но мне кажется, это символично. Правда?