Маринка никогда не выказывала особенных чувств при их постельном общении. Сашка, не имея большого опыта по части женского пола, считал, что так и должно быть. Но теперь он стал догадываться, что совсем не знал своей жены, не видел и не сумел разжечь огонь, заключённый в этом пышном, как перина, теле. А другой мужчина сумел! И эта женщина, которую он так часто попрекал куском хлеба, которая, как он считал, обязана ему всем, эта женщина не принадлежит ему больше, да и никогда не принадлежала. Она терпела его около себя. Терпела, как терпит ломовая лошадь своего извозчика. Но не любила. И не желала. Просто жила с ним, потому чтонадо, потому что так принято у людей. Сашка тоже не мог всё, что происходило у него на душе, сформулировать для себя более или менее ясно, поскольку, как и Маринка, не мудрствовал над книжками и смыслом жизни. Его чувства были похожи на бесформенного тёмного спрута, который ворочался в душе, наполняя её болью.
«Ну ничего, вернётся сын. Вот тогда…» – смутно думал Сашка.
Ему казалось, что Маринкина любовь к сыну перевесит эту позднюю страсть к другому мужчине, и она забудет эту дурь, и всё будет по-прежнему.
В парке в кронах берёз появилась лёгкая жёлтая седина, травы пахли устало и грустно. В эту пору сын Маринки и Сашки целый и невредимый вернулся домой. Маринка на радостях прибежала к Елене Саввишне с рыбным пирогом и бутылкой сухого белого вина.
– Давай выпьем! Радость-то какая! К себе не зову. Там Сашка… А у тебя спокойно посидим, – тараторила Маринка без умолку.
Молодые как раз ушли гулять с внуком, отчего было не посидеть. Поели вкусного Маринкиного пирога, выпили сухого. Попели «Ой цветёт калина» и «Зачем вы, девочки, красивых любите», а напоследок, уже совсем захмелев, «Ой, мороз, мороз». Из Маринкиных мужчин говорили исключительно о сыне. Обе старательно избегали скользкой темы. Маринка – потому что не могла точно назвать свои чувства: а как тогда о них говорить?.. А Елена Саввишна – потому что не знала, что и сказать, одобрить она всего этого не могла, поскольку была женщиной старой закалки и строгих взглядов; но с другой стороны, она понимала и жалела Маринку.
Уже на пороге, прощаясь, Маринка сказала:
– А ведь всё это добром не кончится.
– Что не кончится? – спросила по инерции Елена Саввишна, хотя отлично понимала, о чём идёт речь.