Отпечаток получился четким.
Проклятье походило даже не на паука, на сколопендру, прикипевшую
к позвоночнику. Она точно повторяла форму его, высунув тончайшие
нити конечностей, которые дальше разделялись на еще более тонкие,
тянувшиеся к сердцу.
Они уже вросли в перикард.
Оплели воротную вену печени. Затронули кишечник и почти
поглотили почки. Они образовали гроздья вторичных тел над
почками.
- Не так смотришь. Не на само его смотри, поверни чуть боком.
Обрати внимание на оттенок. И на то, как расслаивается в верхней
части. На саму верхнюю часть. Видишь зазор между ним и
позвоночником в грудном отделе?
Едва заметный, тоньше волоса.
- А еще вот, - палец ткнулся куда-то в размытое пятно. – Видны
следы иссечений… восстанавливается эта тварь довольно быстро,
однако… не настолько быстро. В общем, я готов сожрать свои носки,
если это не переведенное проклятье.
- Что значит, переведенное? – Анна не испытывала боли, морфий ли
тому был виной, или просто день выдался удачный, но боли не
было.
Слабость вот имелась.
И в ушах слегка звенело. Звон этот раздражал, казалось, он
настоящий, мерзковатый довольно. И мешает Анне уснуть. А спать
хотелось.
- Да, накачали вас… - Александр выглядел не слишком хорошо. Его
лицо обрело желтизну, выдававшую проблемы с печенью, а под глазами
появились темные мешки. – Но слушать вы способны. Выпейте.
Он плеснул из фляги травяной отвар.
Черный.
Тягучий.
- Пейте, пейте, не бойтесь. Травить вас я не стану, а в голове
прояснится. Хотя не обещаю, что потом эта голова не будет
болеть.
- Что ты…
- Всего-навсего темьянский бальзам.
- На семнадцати травах? – Анна осторожно приняла чашу с
жидкостью, о которой лишь слышала. Отвар пах… грязью. И на вкус был
немногим лучше.
Она полулежала в гостиной, стараясь не думать, как оказалась в
ней. Лежать было вполне даже неплохо, особенно, если не обращать
внимания на звон.
И на гостей.
Земляной устроился в кресле, перетащив его к само софе. Острые
его колени упирались в край, и Анна старательно на них не смотрела.
Но тогда приходилось смотреть на темные, какие-то неприятные руки
Александра. А вот Глеб устроился у окна, и отчего-то выглядел
донельзя смущенным.
Виноватым?
- Он самый, он самый… и на вашей крови, поэтому должен помочь. А
что до проклятья, то что вы о них вообще знаете?
- Немного. Знаю, что прокляли мою мать, а я… оно перешло на
меня.