– Ты что, не знаешь, что в холостяцкой постели черви заводятся? – подначивал его мельник Ошер Ривкин. – Если долго не будешь пользоваться своим пестиком, он, чего доброго, у тебя заплесневеет и тоже превратится в сморщенного червячка.
Упрямого Менахема уговаривал даже степенный рабби Иехезкель, который без всяких колебаний выдал бы за него свою старшенькую Голду и отписал бы молодоженам дом.
– Каждый еврей должен оставить на земле еще одного еврея, – поучал его рабби, когда тот приходил пилить для молельни дрова на зиму, чистить во дворе колодец или просто молиться. – А ты, Менахем, по-моему, мог бы, с божьей помощью, увеличить их число не на одну единицу, а на целый миньян… Чего же ты, красавец, ждешь?
– Любви, рабби, любви, – отвечал Менахем, который и без божьей помощи мог бы настругать их с десяток. – Мало, чтобы тебя любили, важно, чтобы и ты отвечал тем же…
Рабби Иехезкель был великим знатоком Торы, но в любви он мало чего смыслил, ибо больше всех на свете любил не преданную ему Чарну, а Господа Бога, который, к счастью, был не женщиной и любви которого никогда не надо было ждать. Любовь Господня была с ним всегда и всюду: днем – на амвоне, а по ночам – в супружеской постели. Старик слушал Менахема, покачивал головой, усыпанной нетающими снегами времени, не то порицая его, не то воодушевляя.
Конец ознакомительного фрагмента.