Степан читал до самого рассвета. Глаза слипались, хотелось пить,
очень сильно хотелось.
Попаданец сам не заметил, как начал покусывать клыками корешок
книги, зубы словно зудели. Даже вонючий запах дохлого Накарата
начинал казаться приятным и аппетитным.
Мужчина отложил книгу и опустил голову на руки, тяжело дыша.
Горло сдавливало спазмами, живот крутило, неужто тот поганый чеснок
с церемонии посвящения аукнулся?
Он думал, что раз не умер от церемониальной еды сразу, то всё в
порядке. Или это вчерашняя еда? Его отравили?
- Господин? Вам плохо? - участливо спросил проснувшийся Веце.
Степан мотнул головой и поднял расфокусированный взгляд на
полукровку, тот тоже вчера ел в поместье, но с ним всё
нормально.
Веце встал, подошёл ближе и заглянул в глаза.
Зрачки вампира сильно сужены, а радужка налилась более тёмным
цветом. Что ж, это к лучшему, на данный момент Веце в состоянии
совладать с господином, хорошо, что срыв начался сейчас, а не
позже.
- Это жажда, господин Кифен. Вам нужна кровь, тут уж ничего не
поделаешь.
Степан закрыл рот рукой, хотя мерещилось, что он задыхается.
В глазах темнело, его мелко потряхивало. Нестерпимо хотелось
пить.
Попаданец встал и шаткой походкой дошёл до окна. Воздух. Ему
нужен воздух.
Он пошарил по раме, но у старомодных средневековых окон, видимо,
не предусмотрены ручки, возможно оно открывается магией.
Степан наклонился, поднял обломок доски с пола, и ударил по
стеклу. Потом снова. И ещё раз.
Толстая трещина медленно расползалась по окну, руки дрожали,
казалось, что он в любой момент выронит доску из ослабевших
пальцев.
- Господин, успокойтесь! Это не поможет. - голос пацана
показался слишком громким, резким, словно царапающим, бьющим по
ушам.
Степан даже не оглянулся на Веце. Полукровка ему ничем не
поможет, это попаданец уже понял.
Нет. Он не будет пить кровь.
Не может. Он правда не может.
- Я задыхаюсь. Задыхаюсь. - просипел вампир, сжимая горло в
попытке унять болезненные спазмы.
В жизни Степана было не так много страхов, да и рос он не в тех
условиях, чтобы позволить себе хоть малейшую слабость.
Он не боялся умирать, он боялся терять.
Слишком ярко в голове отпечатался тот день, когда София погибла.
Слишком хорошо он помнил её кровь на земле, на его руках. Её
остывающее тело и грустную улыбку, застывшую в глазах.