"Помогите", - прошептала я одними губами, но меня не услышали.
- Я тут оставлю, - сказала девушка, ставя поднос на стол и исчезая в тёмноте. Нет, на дворе был день, и она, конечно, вышла в дверь, а не в черную дыру, но все, что не было в центре моего зрения, тонуло в чёрноте, время от времени расцвечиваемой искрами. Я безнадежно цапнула воздух той рукой, что была вытянута в сторону двери, и снова отключилась.
- Вот, доигралась, - услышала я в следующее пробуждение, чувствуя, как меня поднимают и перетаскивают на кровать. - Сдался тебе этот фитбол. Хорошо хоть на бок упала, а не на ребёнка.
"Только не лёжа", - хотела было сказать я, но губы не слушались, а лёгкие не желали набирать воздух.
- Что-то она совсем никакая, - сказала девушка, откидывая мне волосы с лица.
- Она тут уже третьи сутки, что ты хочешь? - сказала врач, снова заталкивая в меня руку. - Семь сантиметров. Да что это такое? Как заколдованная. Окситоцин ей и физраствор. И катетер опять поставьте, мочевой пузырь вот-вот лопнет. Как она рожать должна через такой пузырище?
"Помогите", - беззвучно прошептала я. Мне нужна помощь. Мне нужна операция. Какой окситоцин? Даже если раскрытие и будет, мне не родить. Я даже глаза открыть не могу. Я устала. Мне холодно. Я хочу спать. Я хочу сдохнуть, чтобы все закончилось.
- КТГ сделай, - велела врач. - Не нравятся мне её схватки. Слишком редкие.
Редкие?! Ещё больше схваток? Нет, нет, ну пожалуйста. Кто-нибудь, помогите! Почему меня никто не слышит? Почему я ничего не вижу?
- Пульс низкий, - сказала акушерка, едва приладив датчик.
- Дай посмотрю.
Сквозь ватную дремоту я почувствовала прикосновение халата врача к моей свисающей руке. Некоторое время в комнате царила тишина.
- Возьмём анализ крови, - наконец, решила врач. - Катя, мы сейчас сделаем маленький надрез на голове вашего малыша и возьмём кровь.
Надрез на голове? Как это, он же ещё внутри?
Но мне уже развели колени и опять полезли внутрь. Я больше не чувствовала дискомфорта от осмотров: у меня болело все, и какая-то там рука, копающаяся в моем теле, не могла ничего добавить.
Послышался неприятный звук металла, скребущего по стеклу. Меня отпустили, накрыли ноги простынкой: видимо, они и акушеркам теперь казались холодными. В комнате снова стало тихо. Я позволила себе отключиться.