- Той самой?
- Княгиня у нас одна, Лешек… как тебе ее внучка?
- Пугает.
- Чем?
- Меня целители вообще пугают, - признался Лешек. – Есть в них
что-то этакое… жуткое до невозможности. Вот, бывало, глядят и
думаешь, то ли они лечить тебя хотят, то ли вскрывать…
- Твоя правда. Значит, не глянулась.
Лешек вздохнул.
Молодая Одовецкая пахла морской солью и еще сталью, а железо…
оно было в камне, но все одно было чуждым камню.
- Она тогда не была столь известна. Разве что скандальным
разводом, после которого от нее отреклась собственная семья.
Кажется, некоторое время она жила при монастыре, а после уж ее
пригласили и на меня глянуть. Мне повезло…
Отец замолчал, впрочем, ненадолго.
- С позволения матушки Одовецкая увезла меня к морю. И не знаю,
что она сделала… знаю, стоило это ей немало, потому как не бывает
бесплатных чудес, но я выжил. И прожил этот клятый год, а потом еще
один и еще… до пятнадцати лет я жил, как будто каждый день мой был
последним. И сам понимаешь, что, хотя матушка меня и навещала, но…
никто, даже она, всерьез не рассчитывал, что я не только выживу, но
и когда-нибудь примерю корону. Да, меня учили. Грамоте и счету,
языкам немного и прочей малости, без которой и вовсе невозможно
обойтись. А в остальном я был представлен сам себе. И не скажу,
чтобы сие меня сильно расстраивало.
Глава 5
Он помнил берег моря.
Песчаную косу, которая вытянулась, раскинулась, подставляя
белесый бок ветрам. Помнил само море, когда синее, когда сизое,
порой спокойное, ластящееся. Бывало, подберется к самым ногам,
лизнет кожу и отступит, играючи, маня за собой. А после брызнет
соленой искрой и покатится, покатится, слизывая и песок, и
ветки.
Море приносило дары.
Пустые раковины, куски досок и однажды даже бутылку, про которую
цесаревич Александр сочинил целую историю. В ней было место
пиратам, сокровищам и храброму юнге…
…о море он читал.
И слушал напевы его, часы проводя на берегу. И никто из челяди,
которой полон был маленький их домик, не пытался помешать
цесаревичу. Разве что Одовецкая имела обыкновение выходить с
книгою. Она садилась на плетеное кресло, поправляла шляпку и книгу
открывала, и делала вид, будто читает.
- О чем ты думаешь? – спросила она как-то, когда читать надоело.
А может, дело было не в книге, но в письме, заставившем Одовецкую
морщиться, будто бы у нее болело что-то. Письмо цесаревич видел, и
то, как Одовецкая его читала… и гримаса ее ему не понравилась.