…война.
Долгая и кровавая, захватившая весь и без того ослабленный край.
Она прокатилась, пронеслась железным зверем, разоряя земли. И
длилась, длилась, и не было ей ни конца, ни края. Гуляла казачья
вольница, перекидываясь от законного императора к смутьянам и
обратно. Пользуясь тем, что власть ныне у оружных, грабила и
мучила.
Не дальше ушли разбойничьи ватаги.
Иные стянулись, объединили одичавших людей, движимых одним лишь
желанием – убивать всех.
Ярились смутьяны, силой устанавливая власть свою.
Да и императорские войска отнюдь не всегда могли позволить себе
такую щедрость, как милосердие.
- А потому… я долго ждал… я отправил людей раскопать могилу
брата… правда, - щека у императора дернулась. – Они сожгли тела, а
потому мало что уцелело. Я не буду лгать, что узнал… и да, верно,
могло случиться чудо, и расстреляли не Николашу, но… кого тогда? И
куда подевался он? Девочки? Нет… я ждал. Я искал. Я надеялся найти
хоть кого-нибудь… сам понимаешь, без наследников династия слаба, а
искушение устроить новую смуту велико.
Лешек кивнул.
- Значит…
- Я не говорю, что невозможно… я все ж так и не решился задать
вопрос Книге. Хотел, верно, но… столько крови было пролито, что я
просто-напросто не смог еще, собственными руками… ждал. Платил
магам. Искал. Но впустую. Сейчас вот думаю, что стоило поговорить с
теми, кто был при цесаревнах. И говорить не мне. Сам понимаешь, я
все ж не тот человек, с которым стали бы обсуждать дела
сердечные.
- Сердечные?
Лешек нахмурился. Вот только дел сердечных стародавних ему для
полного счастья не хватало.
- А сам подумай, если бы спаслись все, незамеченным оно бы не
осталось. Да и пятерых удержать от глупостей куда как сложнее,
нежели кого одного…
Лешек, подумавши, вынужден был признать правоту отца.
И вправду… с одним человеком сладить проще. И увезти куда, и
укрыть, и после…
- Да и почему она не объявилась? Я, конечно, не был частым
гостем при дворе, но девочки меня знали, не стали бы опасаться.
Значит, дело не во мне… - Александр отступил от окна, развернулся,
заложив руки за спину, и прошелся вдоль стены. На ней, отделанной
темно-зеленой тканью, висели абордажные морские сабли, пара
кистеней и даже шерстопер, которому скорее место было бы в
оружейной, нежели в царевом приемном кабинете. – Дело в собственном
ее нежелании. А отчего оно могло возникнуть? На что женщина
поменяет и долг свой, и права, и саму свою жизнь? Только на любовь…
девочки… они были очень романтичными.