– Но в жизни, – парировал Ривз, – не каждая задача сводится к простому ответу. И если полицейский, которому поручено расследование, рассуждает так, как вы, он должен пенять лишь на себя, если преступник разделит его натрое раньше, чем следствие будет закончено.
– Но хотя бы принцип cui bono[6] достоин уважения!
– Просто удивительно, – вмешался Кармайкл, – сколько людей повторяют давнюю ошибку насчет значения…
– Cui bono – худшее из зол, – жизнерадостно отозвался Мордент Ривз. – Вспомним только тех двоих мальчишек из Америки, которые убили третьего, только чтобы узнать, каково это.
– А вот это уже патология.
– Если уж на то пошло, какой процент преступлений не относится к патологии?
– Однажды я месяц провел на Святом острове, – сообщил Кармайкл. – Вы не поверите, но одного из местных жителей тошнило всякий раз, стоило ему увидеть собаку! Тошнило в прямом смысле слова.
– Как вы думаете, каково это на самом деле – убить человека? – спросил Мерриэтт. – Я что хочу сказать: как правило, убийцы вроде бы всегда теряют голову, совершив преступление, и чем-нибудь да выдают себя. Но с другой стороны, если все было продумано и спланировано, у человека должно возникнуть ощущение, что все идет по плану, значит, осталось только обезопасить себя, и самое главное – повидать как можно больше людей и вести себя в обществе естественно.
– Это почему же? – спросил Гордон.
– Чтобы обеспечить себе алиби. Им люди зачастую пренебрегают.
– Кстати, – спохватился Кармайкл, – вы не привезли с собой из Лондона газету? Я не прочь узнать вердикт по делу Стейнсби. Я слышал, тот юноша состоит в родстве со Стейнсби из Мартингтона.
– Увы, я уехал из Лондона в три, а к тому времени вышли лишь бюллетени тотализатора. Между прочим, господа, дождь кончился.
Вид, открывающийся от третьей метки, был таким, что даже гольфист замирал в невольном восхищении. Что бы там ни говорили приверженцы Вордсворта, железные дороги облагородили наш ландшафт; они придают нашим невзрачным долинам оттенок мотива и направления. В особенности главная ветка с четырьмя путями, опирающаяся на изгиб высокой насыпи и неспособная пересечь извилистую местную речушку, кроме как на ходулях – широких опорах из долговечного гранита, поражает если не взгляд, то по крайней мере воображение. Такова железная дорога, протянувшаяся вдалеке, параллельно полю, по которому перемещаетесь вы, таков огромный виадук в сотне футов прямо по курсу, старательно перешагнувший четырьмя гигантскими арками речушку Гаджен, самую непримечательную из местных. Мелкая и узкая, она бежит, окаймленная зарослями кипрея и таволги, и поплескаться в ней любят как коровы, так и болтающиеся без дела кедди