Глеб успеет.
Он умел замедлять здесь время. И сделал шаг.
Еще.
Поднялись клубы пыли, а тьма внутри зашевелилась, заворчала, что на изнанке находиться не след, не таким, как Глеб. Изнанка, она ведь многое таит.
Ничего.
Печати вспыхнули одна за другой. Кто-то заплакал, надрывно, надсадно. И из угла выглянула слепленная из пыли фигура.
Скорбница?
Безглазая, безухая, с гладким лицом, она водила головой, пытаясь уловить присутствие чужака.
Еще шаг.
Опуститься на колени.
Поднять тело, потому что печать силы пряталась под ним. Чужак, кем бы ни был, не рискнул трогать свое творение, тем и лучше.
Скорбница заскулила.
Этот тонкий дребезжащий звук, единственный ныне в пыльном мире резанул по ушам. Во рту появился характерный вкус крови, а печать задрожала.
Еще немного и осыплется.
Здесь она выглядела этакой тенью, переплетением нитей, толстых и тонких, будто рыбацкую сеть бросили на пол.
Глеб вытащил камень. Чистый отшлифованный им же опал, наполненный силой. Камень лег в центр печати, и нити потянулись к нему, оплели, довольные, что получили новую жертву. А плач скорбницы сделался и вовсе невыносим.
- Глебушка, - теперь в нем слышались слова. – Где ты, Глебушка? Где ты, мальчик мой? Зачем ты так с нами? Ушел, убежал… покинул…
Голос менялся, он становился то детским, то грубым, мужским, то вдруг мягким, почти ласкающим. Нельзя слушать. Нельзя показывать, что слушаешь.
Камень наполнялся.
Медленно, как же медленно… туман на потолке опускался ниже, с него упали первые капли пепла, которые обожгли кожу. А привкус крови стал не просто ощутим, каждый глоток, каждый вздох давался с трудом.
- Глебушка, - голос окончательно определился.
Мама.
И поплыло пятно лица, создавая вытащенный из памяти образ. Скорбница распрямилась, отряхнулась, вылепляя из тумана человека.
Голодная.
И потому спешит.
А камень впитывает печать, но Глеб понимает, что времени ему не хватило. И сердце скачет, а тьма нашептывает, что самое время убраться. Печать? Что-то да сохранится и, если повезет, этого хватит… должно хватить… подозреваемых будет не так уж и много. А оставаясь здесь, Глеб рискует.
- Ты как?
Уродливая фигура Земляного двинулась, и с ней мир пришел в движение. Закачался потолок, с пола поднялись клубы пепла. Натянулись нити, и печать задрожала.
- Не двигайся. Выдержу. И ты держи.