— Папа, но... о них заботятся, — мне с
трудом удалось вставить слово, — их кормят, лечат, содержат в
вольерах. И да, раньше они жили на улице, сбивались в стаи, но
теперь... Пап, люди вкладывали в строительство приюта свои
средства, обустраивали эти вольеры, чтобы теперь эти несчастные
животные снова оказались на улице? В конце концов, они не виноваты,
что кто-то нечистый на руку прикарманил эту землю и теперь выселяет
этот приют. Это жестоко, в конце концов! — разозлилась я не на
шутку.
Отец внимательно слушал меня, попутно
читая какой-то важный документ. Я знала об этой его особенности —
читать, писать и слушать собеседника одновременно, да еще и вести
беседу с ним, не теряя нити рзговора и не упуская даже самой мелкой
детали. Хотя, кому-то могло показаться, что это невозможно. Я же
знала об этом, так как проверяла и не раз, подсовывая ему на
подпись дневник с замечаниями о моем поведении, при этом отвлекая
его своим щебетом. Не вышло. Ни разу!
— Хорошо, что ты хочешь от меня? —
сменил тактику папа. Ага! Значит, мне удалось его чем-то зацепить,
потому что даже мне, своей дочери, он редко уступал, когда дело
касалось его бизнеса. Ну, или... хотя, про «или» думать не буду,
потому что выйдет мне оно боком. Точно не понравится!
— Пап, я пока прошу только разобраться,
кто хочет забрать эту землю. Папа Лизы Липатовой сказал, что в
документах там не подкопаешься, но..., — я сделала несчастную
моську, — пусть твои юристы посмотрят? Пожа-луйста, — сложила на
груди ладошки, — а деньги... сниму свои накопления, что остались от
бабушки. Да и гонорар за свои картины я еще не потратила, — быстро
затараторила я, стараясь не хлопать в ладоши от радости. Ну и
ладно, пусть гонорар я хотела потратить на путевку на Фиджи, а
бабушкино наследство на дорогущую итальянскую кухню в нашу с Бахти
квартиру...
— Солнце мое, а не ты ли пообещала
отдать свои кровно заработанные за вечеринку в честь своего дня
рождения? А еще купить сумочку, платье и ботильоны из... кто там из
рептилий? — я закусила губу, вспоминая свое обещание. Ну да, было
дело. Папа смотрел строго, но в его глазах плясали смешинки. — Ах
да, еще был гарнитур на кухню, кажется? Или что, новое «веяние», и
ты передумала? И снова папе раскошелиться?
— Па-ап, ну...
— Не «папкай», птичка моя, — улыбнулся
мне отец, а я невольно вжалась в кресло. Обычно он так своим
конкурентам улыбается, отчего те седеют в двадцать-тридцать лет.
Ну, и после такой его «улыбочки» обычно их фирмы заканчивают
банкротством. — Так вот, дочь моя любезная, ты эти мысли о собачьем
питомнике выброси из головы. Если ваш препод дорожит своим местом в
университете, то тоже пусть прижмет за... пусть преподает. Иначе, я
быстро поспособствую его уходу.