Темные окна. Светлые гардины обрамлением.
Низкая вычурная мебель, до отвращения неудобная. Евдокия с
трудом держит и осанку, и улыбку. Собственное лицо уже задеревенело
от этой улыбки, маской кажется.
Тихо бренчит клавесин.
Играла Августа, а Бержана перелистывала ноты… или наоборот? Нет,
ныне Августа в зеленом, а Бержана в розовом… или все-таки?
У Бержаны мушка на левой щеке в виде розы. Августа же на правую
ставит, и над губой тоже, и пудрится не в меру, по новой моде,
которая требовала от девиц благородного происхождения
аристократической бледности.
…Бержана же предпочитала уксус принимать, по пять капель
натощак.
И Евдокии советовала весьма искренне, средство хорошее, авось и
поможет избавиться, что от неприличного румянца, что от полноты
излишней…
Клавесин замолк.
И сестры поклонились. Близняшки, хоть и рядятся в разное, а все
одно Евдокия их путает…
- Чудесно! – возвестила Богуслава.
Как у нее получается быть такой… искренней?
- Вы музицируете раз от раза все лучше, в скором времени, я
уверена, вы сможете и концерты давать…
…Евдокия благоразумно промолчала.
Чего она в музыке понимает? Вот то-то и оно. Ни в музыке, ни в
акварелях, которые сестры демонстрировали прошлым разом и Богуслава
пообещала выставку организовать, хотя как по мнению Евдокии
акварели были плохонькие, ни даже в столь важном для женщин
искусстве, как вышивка гладью.
Вышивка крестом, впрочем, также оставалась за пределами
Евдокииного разумения.
- Вы так добры, дорогая Богуслава! – воскликнула Августа.
Или Бержана?
- Так милы!
- Очаровательны!
- Мы так счастливы принимать вас…
Евдокию, как обычно, не заметили. И в этом имелась своя
прелесть. В прежние-то разы ее пытались вовлечь в беседу, во всяком
случае, она по наивности своей видела в этих попытках участие.
Добрую волю.
- И я счастлива, дорогие мои… - Богуслава обняла сначала
Бержану, затем Августу… - В детстве я мечтала о сестре… а теперь
получила сразу троих…
Все-таки голова разболелась.
И не только в мигрени, которая вот-вот накатит, дело. Этот дом
будто высасывал из Евдокии силы. И всякий раз она давала себе
слово, что нынешний визит будет последним.
Она поднялась и вышла.
Никто не заметил.
В соседней комнате было темно, и лакей не спешил зажечь газовые
рожки, надо полагать, не считает Евдокию достойной этаких трат.