Дорожка закончилась у каменистого
спуска. От мертвой меня толку не будет, поэтому я сбавила ход. И
все же бежала настолько быстро, насколько это было возможно,
помогая себе руками, пока ноги искали упор в подмытом склоне. Как
только оказалась внизу, бросилась к проходу.
— Нет! Нет! Нет! Нет!
Еле заметное свечение в том месте,
откуда я буквально вывалилась в наш мир, было недосягаемо и с
каждой секундой все больше теряло очертания. Я ведь упала и
взлететь на два метра не могла. Отчаянно пыталась допрыгнуть до
него, вытянув руки. Бесполезно.
— Ну уж нет! Я так просто не сдамся!
— зло крикнула в пустоту перед собой и рванула обратно, теперь
карабкаясь вверх по тому же маршруту, по которому пришла сюда. Руки
были расцарапаны в кровь и от холода не хотели слушаться. Действие
адреналина подходило к концу, сил становилось все меньше.
Практически на четвереньках дойдя до нужного места, свернула с
подъема и осторожно пошла по скользкому склону, с которого пару
минут назад по времени моего мира мы уже падали вместе с
сестрой.
Один шанс...
Очень медленно, не поднимаясь с
колен, подошла к краю обрыва и глянула вниз. Я стояла ровно над тем
местом, куда сегодня приземлилась. Это были единственные плоские
камни на побережье. Только портала больше не было. Никакого
свечения. Он просто исчез. Меня захлестнуло отчаяние.
В три года Лина все еще боялась
засыпать одна. Мама вышла на работу, и во время ночных смен
укладывать сестренку приходилось мне. Читать сказки на ночь я не
очень любила, поэтому мы просто ложились на ее кроватку и засыпали
в обнимку. В большинстве случаев, убаюканная рассказами о том, что
приключилось с нею за день, я засыпала раньше. Она росла, и
постепенно мы перестали спать вместе. Но стоило Лине ночью
проснуться от дурного сна или испугаться грозы, как она прибегала и
залезала ко мне под одеяло. Утром все подшучивали над ней, называя
Лину моей малышкой-трусишкой. На «трусишку» она обжалась, поэтому
сократили до «малышки». Особенно этим пользовалась мама. «А ты
помогла собрать вещи своей малышке?» или «Ты покормила
свою малышку?» — любила говорить она, когда сама не
успевала. Так она стала моей.
А я ее оставила. Одну. Без памяти.
Без шанса выбраться.
Я отвернулась от нее. Она просила не
торопиться возвращаться и затихала, когда я рассказывала о доме.
Съеживалась в моих объятиях, словно в чужих. Стоило всего лишь быть
чуточку внимательнее, и я бы заметила все раньше. Но вместо этого я
поддержала возникшую между нами отстраненность