В темных очах заблестели слезы.
- Не люблю, - вынужден был признать Себастьян.
- Что?!
- Что слышала, - отозвалась панна Гжижмовска. – Не любит он
тебя.
Запахло табаком.
- Ты… ты вот так говоришь об этом?! – ресницы дрожали, щеки
пылали, но было в этом пылании что-то такое, нарочитое,
театральное.
- А как ему об этом говорить? – заскрипело старое кресло. – Не
будь дурой, иди домой. Хоть выспишься…
Это предложение не лишено было здравого смысла, но Ольгерда и
здравый смысл не слишком-то сочетались. И в голову Себастьяна
полетела хрустальная пепельница, а следом за ней – тарелка с
недоеденным виноградом…
…Ольгерда покинула дом с первыми лучами солнца.
- Зачем вы так? – Себастьян спустился.
Спать больше не хотелось. Да и не наспишься на мокрой кровати –
Ольгерда вывернула на нее вазу с тюльпанами и на несчастных цветах
еще попрыгала…
- Как? – панна Гжижмовска раскаяния явно не испытывала.
- Не знаю, - Себастьян вытащил из волос куриное перо.
Подушкам от Ольгерды тоже досталось.
- Как узнаешь, скажешь, - панна Гжижмовска указала на второй
стул, рядом с махоньким кофейным столиком.
Серебряный поднос. Кофейник пузатый, прикрытый войлочным чехлом.
Кофейная крохотная чашка из старого сервиза. Сливки. Сахар.
- Я решила, что тебе не лишним будет, - она порой проявляла
удивительную догадливость. – А девку эту бросай, дурноватая и
жадная.
Что Ольгерда невеликого ума, Себастьян и сам знал.
Жадная?
Обычная.
Звезда местечкового театра. Играла она в целом неплохо. И голос
имела хороший. И не только голос. Мила. Воспитана…
- Избалована, - панна Гжижмовска тоже кофий жаловала, но себе
варила особый, крепкий, дегтярный, щедро сдабривая перцем и
корицей. Вкус выходил специфический. – Главная курица в
местечковом-то курятнике, думает, что без нее никуда…
Себастьян присел.
Кофе был горяч и крепок, но в меру. Сливки – свежи, как и
пресные булки, которые панна Гжижмовска щедро посыпала кунжутом.
Желтоватое масло пустило слезу. Сыр доходил на теплом блюде. И
Себастьян понял, что голоден.
- Ты ешь, ешь, - она глядела на него со снисходительностью,
которая, впрочем, нисколько не задевала. – Она замуж за тебя решила
выйти. Думает, ты побежишь мириться… побежишь?
И в этом была своя правда.
Роман с Ольгердой, вспыхнувший прошлым летом, длился и длился,
и, пожалуй, был самым протяженным из всех, которые случались с
Себастьяном. И не в любви тут дело.