- А и вправду, краской, - совсем иным, мирным тоном произнесла
панна Гуржакова, потянувши длинным носом.
- Полный беспредел, - пан Мимиров сунул тросточку в подмышку и
обеими руками потянулся к коробке. – От кондитерских коробок должно
сдобою пахнуть. Или ванилью. Или шоколадом…
- Стойте, - Себастьян попытался остановить… не то, чтобы
подозревал дурное, скорее по старой привычке своей, коия
утверждала, что сюрприз – это не всегда приятно.
Однако услышан не был.
- …а тут краской… и заметьте, я трижды жалобы писал. Яйца берут
дурного качества… молоко отстоявшееся. И сливочки, небось, снимают…
а продают втридорога…
Шелковый бант соскользнул, словно только и ждал, чтобы его
потревожили.
- Не трогайте!
- А вам есть чего скрывать? – голос пана Мимирова был
преисполнен подозрений. – Конечно… я всем говорил, что не может
живой человек взяток не брать!
И с коротким победным смешком он поднял крышку.
Дальше произошло несколько событий.
Старшая панночка Белялинска завизжала, ее младшая сестрица
лишилась чувств, впрочем, как-то так, что упала не на пол, который
особою чистотой не отличался, но на кушеточку, томно забросив ручку
на белое чело. Панночка Гуржакова застыла с приоткрытым от
удивления ртом, а матушка ее, брезгливо поморщившись,
произнесла:
- Странные у вас вкусы, пан Себастьян.
В коробке, на промасленной бумаге, на фарфоровом блюде, лежала
голова.
Человеческая.
Мужская.
Себастьян закрыл глаза и ущипнул себя, очень надеясь проснуться.
А что… мало ли какие сны снятся. Может, он вообще не воевода, а
тихий и скромный старший актор, всецело довольный своею должностью
и судьбой… и нет ни Гольчина, ни местное управы, ни панн с
панночками, его крови и жития жаждущих, ни пана Мимирова… ни
головы.
Но нет, провидение не смилостивилось.
Голова не исчезла.
Она лежала, такая… какая-то такая… ненастоящая? Белая? Нет,
покойники, само собой, редко бывают румяны, но все ж эта…
Краска.
Себастьян вытер лицо ладонями.
Конечно… голову покрасили… может, она вовсе не настоящая,
папье-маше или воск там. Дурной розыгрыш… но чутье подсказывала,
что надеяться на этакое счастье нельзя.
Себастьян подошел поближе.
А ведь знакомый.
Как его…
Себастьян мотнул головой, в которую упрямо лезли мысли о скорой
женитьбе… голова? Подумаешь, голова… голова свадьбе не помеха.
Никуда она, в отличие от невесты, не денется. Ее, если уж Себастьян
так беспокоится, вовсе в храм взять можно.