Гражинку она умывала сама.
И чесала, не обращая внимания на всхлипы, только
приговаривала:
- Надевай сетку… надевай…
- Она неудобная, - пискнула Гражина, когда матушка отложила в
сторону гребень. – Путается.
- Зато лохматою ходить удобно, - возражений панна Гуржакова не
терпела. – И потерпеть красоты ради… вот я в твои годы на косточках
спала, чтоб волос кучерявился, тоже неудобно было… ничего, оно того
стоило!
Она б и ныне на косточках спала, да только надобность в этой
великой жертве отпала вместе с волосами, которые сначала
истончились, сделались хрупкими, а после и коварнейшим образом
поредели, проклюнув на макушке вовсе неподобающую генеральше
лысину. Испробовав с полдюжины патентованных бальзамов, панна
Гуржакова вынуждена была признать: прежний блеск и густоту волосы
не обретут, а значит, надобен иной вариант.
И она его-таки отыскала.
- Маменька, - Гражина заныла, почуяв на пухлых боках своих тиски
корсету.
Хорошего, за между прочим, корсету.
Из китового уса сделанного да по особому крою, чтоб не только
живот убрать, но и в груди прибавить. Следовало признать, что и
груди у Гражины было мало…
- Выдохни, - панна Гуржакова уперлась коленом в спину и изо всех
сил потянула шнуры. Корсет затрещал, Гражина заныла, а панна
Гуржакова вновь же осознала, что время-то уходит.
А ну как опередят.
Кто?
Да известно кто, небось, не одна Гражина в невестах ходит. Вона,
у Белялинской ажно двое, и пусть старшенькая уже перестарком
двадцати двух годочков от безысходности, не иначе, помолвилася с
приказчиком батюшкиным, зато меньшой лишь семнадцатый пошел.
И собою Белялинска-младшая была хороша.
Личиком кругленька, бледна и томна. Глазья имела огромные,
этакие и чернить для пущей глубины с выразительностью нужды нету…
да и старшая, пусть помолвленная, но ведь еще не замужняя, долго ли
при должном умении переиграть? А умения панне Белялинской было не
занимать.
Хитра, подлюка.
Коварна.
И слово дала, что сделает дочку воеводшею… нет, не бывать
тому!
И не иначе, как злость придала сил, потому как корсет захрустел,
Гражинка охнула да и замерла с раскрытым ртом и талией в
рюмочку.
- А теперь послушай меня, Гражина, - чехол платья панна
Гуржакова натянула ловко и с пуговичками мелкими, в два ряда
нашитыми, управилась весьма споро. – Вот что ты сделаешь…