С первых же минут
мне было очевидно, что седьмая секция, а именно туда пришёлся
основной удар, не устоит. Волх'и опрокинули щитоносцев и магический
барьер в их секции распался на отдельные фрагменты. Сотники и
десятники оперативно перестраивали воины в меньшие по численности
группы. Секция распадалась на организованные подгруппы и пыталась
слаженно организовать отступление. Удар пришёлся практически со
всех сторон и помочь им никто не мог. Через полчаса под натиском
волх'ов от секции мало что осталось. Отступить удалось не больше
четверти, благодаря выдвинутым резервам. Почти полторы сотни
безвозвратных потерь.
– Вторая группа за
последние пять минут не смогла продвинуться ни на шаг, – голос
поводыря звучал холодно и отстранённо, он непрерывно находился в
контакте со своим соколом, что кружил над полем боя.
– Чем можем им
помочь?
– Мы сковали орков
и собрали тут большую их часть. Нам не выстоять, если резервы
направим туда.
– Да и нам самим
придётся идти под аналогичным давлением.
– Значит ждём.
Если ситуация за четверть часа не изменится – полное отступление.
Будем надеяться, что они справятся.
Я стоял на вершине
стены и прекрасно всё слышал, да и многое видел. Через глаза мы
получаем огромную часть информации об окружающем мире, но сейчас
они мне мешали. Глаза всем мешают, когда нужно погрузиться во
внутренний мир, войти в своеобразный транс. Для этого люди и
опускают глаза – чтобы видеть только перед собой минимум информации
– значит минимум отвлекающих факторов. А ноги при этом ведут их
домой. Вот и я опустил глаза, и они остекленели. Внешний мир угасал
и его место занимал воображаемый, внутренний. Он накладывался
поверх внешнего. Всегда удивлялся этому эффекту, когда глаза
"видят" не то, что есть на самом деле. Вот и я не видел перед собой
не просто поле сражения, оно заменилось шахматной доской. Исчезли
воины, орки, волх'и, командование, шаманы... все исчезли и вместо
них появились шахматные фигуры. Я не видел никого из них, перед
моими глазами стояла шахматная партия с отцом. Я знал её наизусть и
не раз играл её снова и снова. Она была особенной. Я умудрился
проиграть дважды за одну игру. Но сейчас она проносилась в моей
голове как в первый раз и, как в первый раз, я чувствовал всё, что
чувствовал тогда. Ведь шахматы – это не простая игра, а настоящая
война. За шахматной доской происходят самые ожесточённые сражения.
Стратегия, тактика, выбор вектора атаки на протяжении всей игры, от
первого до последнего хода. Я тогда сдался, потому что не видел
перспектив для дальнейшей игры. Бывает, особенно когда изучаешь
новое начало, новый дебют. Но отец перспективы видел и предложил
поменяться фигурами и продолжить играть. Это был вызов мне. Я
признал своё поражение, а теперь отец за черные фигуры готов был
мне доказать, что позиция была не проигрышная и это с таким
материальным перевесом на доске?! Я принял вызов. Отец стал играть
моими фигурами и сделал ход королём в сторону центра. "Ну так он
только ускорит проигрыш". И через несколько ходов я объявил ему
мат... но был удивлён тем, что ему нашёлся ход и король пошёл
дальше на меня в центре доски. Я подвинул пешку, вот теперь ему
точно некуда ходить и следующим ходом будет мат. Отличная позиция,
преимущество в фигурах... и что могла сделать его последняя
одинокая ладья? Отец улыбался, а в душе он ликовал. Я что-то
упускаю. Ну, поставит он мне шах, так я отойду королём, и шахов
больше нет. Он взял ладью и медленно подвинул её на первую линию.
"Шах". Ожидаемо, отошёл. Ошеломляющий ход – ладья Н1 "Шах", объявил
он. Жертва ладьи!? А дальше то что? Понимание приходило медленно. А
дальше черным нечем ходить. Все пешки и король зажаты, а это пат. И
по правилам игры ничья. Жертву принимать нельзя. Но на любой мой
ход следовал шах. Вечный шах, вынуждающий меня принять жертву.
Ничья в данной партии означала для меня второе поражение. Сначала
за одну сторону я сдался, а потом за вторую сторону не смог
реализовать преимущество. "Ладья, которая смогла сделать то, что я
не смог просчитать – умереть". Тогда отец пояснил мне, что если
идти вперёд на противника, то это его дезориентирует. Ибо мы
анатомически привыкли смотреть и действовать вперёд, а не на
себя.