— Вознесенская, не падай в моих глазах до уровня Гали. Хоть сдохни нормально, а?
Я услышала звук вставляемого в дверь ключа и щелчок замка. А после этого снова провалилась в черноту.
Очнулась в своей кровати. Попыталась открыть глаза - безрезультатно! Заворочалась, стараясь повернуться набок. Мне смертельно хотелось писать. Нет, не так. Мне ОЧЕНЬ надо было в туалет!
— Елизавета, хватит крутиться!
Замерла, услышав знакомый и такой любимый голос практически над самым ухом. Вот, вот оно, мое спасение!
— Молодец, а теперь спи... — недовольно буркнул мужчина.
— Я писать хочу... — еле выдохнула.
— Вознесенская, а потерпеть?
— Я не наг, не могу терпеть... Я писать хочу... — Нет, стыдно мне не было, хотелось писать, и на этом фоне отступили даже воспоминания о прекрасной заднице Вика и то, что он, похоже, лежит рядом.
— Блин, ну вот какого ж, а?! Только заснул...
— Виктор Гадович, вы ж не спите, вы наг. — Почему-то после мысли о нем в моей постели я резко перешла на официоз.
— Вознесенская, вот зануда ж ты... И я сплю... Иногда.
— Я не зануда, а лучший сисадмин Питера и еще писать очень хочу.
И да. Кстати. Я сисадмин. Поверьте, у Виктора Полоза сисадмин уже тот, кто знает, как нажать кнопку «вкл» на кофемашине! И я знаю! Я жму ее по двадцать раз на дню за бешеную, по моим меркам, зарплату. А все остальное — это так. В удовольствие!
В удовольствие я копаюсь в компе и ищу информацию в мировой сети. В удовольствие бегаю вместе с ним по изнанке. В удовольствие часами сижу в его крутой тачке и слушаю музыку во время слежки. В удовольствие покупаю новые гаджет-ништяки, которыми сам Виктор Полоз пользоваться не умеет и не хочет! А зачем, если есть я?!
— Вознесенская, але! Тебе еще надо или ты уже померла, и я могу спокойно почитать новости?
— Надо! — я вырвалась из раздумий.
— Тогда не визжи.
— Что? Да я молчу... А-а-а! — Знал же гад, о чем говорит.
Я завизжала. Не от осознания, что меня подхватили на руки и понесли в санузел. А потому, как поняла, только когда с меня стянули одеяло, что оказалась голая! Совсем! Везде! Холодный воздух коснулся кожи и волоски на всем теле встали дыбом.
— До чего ж у тебя голос противный!