– Да, пожалуй, со второй и начнём. Я с трактором поеду.
Иванов, надев шапку, покинул вагончик. Геолог закрыл журнал, подошёл к Мезенцеву, протянул руку и представился. Сделал это довольно церемонно, сообщив насколько ему приятно знакомство, проникновенно заглянул в глаза, словно пытался обменяться мыслями. Внезапно чихнул, сказал: «Извините!», и неожиданно сильно сжал ладонь, которую новый знакомец пытался высвободить. Фамилию свою произнёс таким образом, что Мезенцев не понял, от какого слова она произошла, «масло» или «мослы». Познакомившись, с помощью клетчатого, хорошо выглаженного платка освободил покрасневший, несколько бесформенный орган обоняния от переполнявший последний слизи. Наблюдая весь процесс очищения носа, просто сказать: «Высморкался», означало бы впасть в дурной тон. Спрятав платок в карман, ещё раз сказал: «Извините!» и принялся потчевать нового знакомца чаем из особого двухлитрового алюминиевого чайника. Чай был ещё горячим, с непонятным, противным вкусом. Собственно, это был и не чай, а какой-то напиток. Оказалось, Фёдор Николаевич пьёт специальный чай из чаги, которую собирает в свободное время, и которая «очень полезна для желудка». Из вежливости Мезенцев осилил одну кружку, Масляков выдул две.
Что-то было в Маслякове неестественное, наигранное, делавшее участкового геолога чужеродным среди окружавших его людей. Фёдор Николаевич словно взял себе в правило играть среди низших по культурному уровню людей особую роль. Роль должна была сблизить геолога с рабочими-буровиками, уверить их в его к ним расположении и искреннем участии, но продумал её Фёдор Николаевич плохо, и по нерешительности характера играл никудышно. Реплики невпопад, обращение на «вы» даже к Коле Снегирёву, чай «полезный для желудка», который кроме него самого никто не пил (перед тем, как опорожнить чайник, Масляков предложил «кружечку» Коле, но тот, хихикнув, отказался), готовность услужить к месту и не к месту, рождали у непривычных к сантиментам людей, пренебрежительное к нему отношение. Тракторист Кострыкин, уважаемый человек на участке, относился к участковому геологу даже с презрением и свысока. Причину такого отношения Мезенцев понял позже, а вначале принял за довольно распространённое отношение сметливого простолюдина к неумехе «образованному», барахтающемуся в непривычной для городского, деликатного человека быту таёжной жизни. И у него появилась жалость к Маслякову и антипатия к Кострыкину.