Хотя на дом оба поглядывали с жадностью.
- Кто вы, - я шла неторопливо, как и подобает благородной
госпоже. – И что вам нужно в доме моем?
Мой голос, благо воспитанию, звучал ровно и отстраненно.
- А ты кто такая?
Старший покачнулся.
Кажется, он все еще был пьян или… нос мой учуял характерный
сладковатый аромат опиумного зелья. Если так, то все будет немного
сложнее. Пьяные и наркоманы не способны прислушаться к доводам
рассудка. А палки… палки у меня были, в отличие от умения ими
пользоваться.
- Я Иоко, хозяйка этого дома, - сказала я, стараясь, чтобы голос
мой звучал ровно.
- А… - потянул старший, утыкая палку в землю, он опирался на
нее, словно на трость, и покачивался. – Значит, это ты…
Он явно хотел что-то добавить, но слова потерялись. И он стоял,
покачивался, шевелил бровями, пытаясь казаться одновременно и
грозным, и задумчивым, но был всего-навсего смешон…
- Это я, - согласилась я. – Я – большей частью всегда я… а вы –
это вы… и могу я узнать, что привело двух достойных юношей в
скромную нашу обитель?
Юноши икнули.
Переглянулись.
- Ты должна отдать нам деньги.
- Какие?
- Эта старая шлюха их украла!
- Боюсь, вы ошиблись местом, - я позволила себе тень улыбки. –
Под крышей этого дома собрались женщины достойные, а если вы ищете
юдзё…
Старший засмеялся, громко и визгливо, он и палку выпустил,
согнулся от смеха, обнимая бока руками. Младший же веселья не
разделял. То ли был более трезв, то ли более скептичен.
- Женщина, не зли нас, - сказал он, легонько пнув братца. –
Сохрани свой длинный язык, чтобы лизать зад Наместнику, от которого
кормишься…
…а вот это оскорбление, произнесенное при свидетелях – да будут
милостивы боги к душе Шаорахха Многомудрого, который дозволил
женщине выступать в суде – могло дорого обойтись обоим.
Я запомнила.
- …и отдай нам старуху… нечего ей здесь делать.
- В моем доме нет старух, и я не понимаю, о ком вы говорите…
- Шину! Отдай Шину! – старший утер глаза ладонью. – Она к тебе
ушла… забрала деньги… все деньги, которые наш отец скопил за жизнь,
и сбежала… тварь… возвращай!
- Они лгут, госпожа, - Шину, чье благоразумие я несколько,
кажется, преувеличила, вышла во двор. – Я клянусь посмертием, что
никогда не брала чужого…
- Хватит, - я сказала жестко, как могла, и от слова этого,
произнесенного звонким голосом Иоко воздух замер. Мухи и те
исчезли, не решаясь изводить нас гудением своим. – Шину пришла сюда
по доброй воле. И уйдет тоже по доброй воле, не иначе. Вы же двое
покинете этот дом сейчас же, если не желаете…