Бедолага уверял, что его супруга подобные концерты устраивает редко и только в случае крайнего расстройства. И я не могла с ним не согласиться. Ведь медам Тюри звезде сияющей на сцене лучшего столичного театра Вдовии было с чего расстраиваться. И именно об этом она безостановочно вещала с момента появления в харчевне и до последней секунды концерта. Бедняжечка попала в жуткое захолустье с дремучими представлениями о гостеприимстве, с неповоротливой прислугой, с ужасными постоялыми дворами и отвратительными владельцами харчевен, подающими с вином сушеные ягоды. Да, хоть Алиссия и была гадостью столичной с огородом малознакомой, но обман распознала, и ничуть не поверила в исключительный сорт высокогорной морщинистой смородины, которую я ей с вином подала. А может последняя капля в чаше ее терпения пришлась на пудреницу, пролетевшую мимо Риси и расколовшуюся от удара со стеной. В любом случае, с истеричной певуньей я решила разобраться завтра, а сейчас просто поспать.
4. 4
4.
Поспать не получилось, я два часа ворочалась на койке в комнате Тимки, прежде чем поняла, что же меня раздражает. Звук - скрипящее хождение из угла в угол, раздающееся над головой. Подумав, что кому-то в кофе не хватило коньяка или что-то иное нужно, я мышкой метнулась на кухню, достала бутыль, налила от щедрот своих полную чарку и пошла на скрип. Будь я менее уставшая и сонная, наверняка бы вспомнила завет Инваго и не открыла на втором этаже четвертую дверь справа. Но так как день был тяжелым, а скрип в покоях отчетливым, я нащупала запасной ключ, укромно хранящийся на притолоке, и без стука, а так же позволения войти вторглась в выгоревшие покои. Несколько мгновений я стояла, не совсем понимая, куда пришла и зачем, но присмотревшись к «обстановке», вспомнила и, различив у окна огромного жителя нижних чертогов, видимого лишь до пояса, вздрогнула и пролила несколько капель коньяка.
- Чтоб тебя!
Ужас рогатый обернулся, радостно оскалился во все клыки.
- О, Волчица!
- Демон… - пролепетала, срываясь от страха на шепот, с трудом удерживая чарку в дрожащих руках. – Черный.
- Коньяк! – сверкнул глазами ополовиненный ужас и очутился в метре от меня. Старый, - он облизнулся, показав раздвоенный язык. - Крепкий!
Будь моя воля, заверещала бы не хуже Алиссии, но что-то удерживало от крика, а вот от повторения нет.