Вика исподтишка наблюдала за бастардом, буквально не отводила от него глаз несколько секунд подряд, и, наверное, только потому смогла заметить, какой злостью, даже ненавистью, вспыхнули на мгновение его глаза. Вспыхнули и погасли в тот же миг. Словно и не было ничего. Но Вика была удивлена, как никто за столом этого не заметил.
Она прекрасно понимала причину злости: «Вилли» — уменьшительная форма, подходившая для крестьянина, горожанина, да кого угодно, но только не того, в ком течет кровь императора, считавшего себя его сыном, пусть и незаконнорожденным. Подобное в других веках и других обществах обычно не спускалось. Унижение, втаптывание чести в грязь, не меньше.
Она думала, что мужчина взорвется, вскочит, пошлет всех вокруг далеко и надолго, быстрым шагом покинет зал. Но нет, вместо этого он с деланым равнодушием произнес:
— Конечно, ваша светлость.
И замолчал. Не произнес больше ни единого слова. Будто и не к нему только что обращались. Впрочем, его соседке этого было достаточно. Она весело рассмеялась и снова обратилась к своему соседу — тому самому барону.
Вика мысленно поставила себе галочку – попытаться разобраться в этом феномене. Ей было любопытно, что же все-таки происходило при дворе в замке, и почему никто не замечал вызывающего поведения бастарда.
Уильям не знал матери. Она могла быть служанкой, обнищавшей дворянкой, не подумавшей о последствиях наивной дочерью графа или герцога, глупенькой горожанкой, дочкой купца, отданной отцом кому-то из аристократов «за долги». Да кем угодно. Это не имело ни малейшего значения. Его величество, император Людвиг Пятый, да будут боги к нему благосклонны и продлят его жизнь, много и часто разъезжал по стране. Он охотно посещал замки своих феодалов, оставался там на ночь, а то и на несколько суток. А потом уезжал, ни на миг не подумав о последствиях. Всех детей, родившихся с его фамильным пятном, магически отслеживали специальные слуги. Они забирали младенца у матери, щедро платили ей, чтобы она о нем навсегда забыла, и увозили его. Далеко увозили. Там, где жил Уильям, были дети с разным цветом кожи и разрезом глаз. Но всех их объединяла кровь отца, текшая по их венам.
Растили их всех как приютских, не допускали братских-сестринских отношений, обращались с каждым строго, можно сказать, даже жестко, иногда и жестоко. И с детства постоянно внушали, что они, все здесь жившие, неполноценные. Не люди в полном смысле слова. А если и люди, то второго сорта. Их никто никогда не сможет полюбить, они не войдут в круг аристократов, не станут общаться с ними на равных. Они не достойны ни титула, ни семьи, ни спокойной жизни. Они — слуги, почти рабы, с императорской кровью в венах.