– Что я думаю? – Сергей ненадолго прикрыл глаза и потер
переносицу, словно поправляя невидимые очки. – Я думаю, что наш
уютный мир летит куда-то в тартарары.
Я невольно усмехнулся: уж не шутит ли он? Уютный мир? Вот этот
вот, где до соседнего города не дойдешь без мушкета: если не убьют
разбойники или зомби, так в грязи завязнешь?
– Не смейся, – ответил на мой немой вопрос Главный, тоже,
впрочем, улыбнувшись одними губами. – Конечно, могли бы мы попасть
в мирок поприятнее, но до сих пор здесь, хотя бы, все было понятно.
А вот недавняя история с этой подземной трубой никак не выходит у
меня из головы. Если в Чернолесье появится что-то, чему мы не
сможем противостоять, если оно начнет захватывать окрестные земли –
ситуация на континенте может деградировать очень быстро. И куда нам
тогда деваться? Может быть, Кернадал не самое красивое и безопасное
место, но мне бы очень не хотелось его потерять. И голову –
тоже.
– Так все-таки, кого мне взять с собой? – вернул я разговор в
практическое русло.
– Эх, да мне бы никого отпускать сейчас не хотелось, – вздохнул
Главный. – Особенно, сейчас. Но, видимо, придется. Разве ж вас
удержишь?
***
Выезжали два дня спустя – вместе с тем же караваном, везшим
теперь в Брукмер груз подснежниковых шляпок, шкур болотных змеев,
квакенских перепонок, сушеного горицвета, разнообразных зелий и
мазей, наготовленных за зиму.
Я восседал на Джипе, приторочив к его мохнатому боку сумку с
немногочисленными пожитками. Рядом на низкорослых кирхаймских
лошадках ехали Макс и Лана. Чрезвычайно довольный Винс восседал на
одной из повозок – пообещал угостить возницу по приезду пивом в
«Черном дубе», и тот пустил его к себе.
То, что Лана решила покинуть Кернадал, стало большим ударом для
Главного, давно возложившего на нее многие хозяйственные заботы.
Говорят, он долго упрашивал ее остаться, но она была совершенно
неумолима: говорила, что ей до смерти надело сидеть в четырех
стенах, хочется посмотреть, наконец, хоть немного мир, а то здесь
она ничего не видит, кроме мерзко пахнущих грибов и пыльных
книг.
Макс по этому поводу делал таинственное лицо и туманно намекал,
что, как это обычно бывает с женщинами, в путь Лану влечет не тяга
к приключениям, а сердечная привязанность. Кого он при этом имел в
виду: меня, себя, или сержанта Мариниса, он не уточнял, но от Ланы
однажды получил по шее за подобные разговоры.