На кухне в это утро непривычно тихо. Я завариваю себе чашку зеленого чая и разогреваю оставшиеся еще со вчерашнего дня блинчики. Сама их готовила. Мама научила. Прошло уже пять лет, а каждая мысль, которая хотя бы чуть-чуть касается матери, прокалывает мне сердце тонкой иглой с рядом мелких зазубрин. Больно. Папа говорит, что боль уйдет. Когда-нибудь, но уйдет, только вот со мной этого до сих пор так и не произошло.
Есть совсем не хочется. Я это, скорей, делаю по привычке и потому что «надо». Маленькая чашка с рисунком мишки, который гуляет на поляне в синих штанишках, немного сколота на краешке. Такие вещи, обычно, принято незамедлительно выбрасывать, мол, неудачу несут с собой. А я не сделала этого. Чашка является еще одним воспоминанием о матери. Я с этой чашки с самого детства пью, и она уже стала для меня некой ниточкой, которая связывает с прошлым. У нас и фарфоровые сервизы есть и всякие красивые хрустальные бокалы, но именно эта чашка, с потёртым рисунком и сколом, для меня самая красивая и вкус в ней всегда самый лучший.
Вскоре на кухне появляется и папа. Судя по кругам под глазами, он тоже плохо спал, а, может, не спал вовсе. Заваривает себе кофе. От блинчиков отказывается. Просто садится рядом.
В тишине слышно, как тикают часы и что-то булькает в механизме нашего холодильника. В воздухе повисает очевидная тема разговора, к которой вообще-то неприятно прикасаться. Но оговорить всё равно надо.
— Дочь, — начинает папа, пряча взгляд.
— Нет. Постой. Всё уже решено, — чтобы мой голос прозвучал твёрдо, приходится приложить максимум усилий. — Я поеду. Я справлюсь.
— Об этом даже и речи быть не может. Каким я буду отцом, если позволю всему этому случиться?
— Таким же, каким и прежде. Я не хочу, чтобы Он что-то сделал с тобой. Не хочу, чтобы его люди что-то сделали с нашим домом, понимаешь? А они могут, сам ведь знаешь. Поэтому лучше сделать так, как Он хочет.
— А как же Антон? Марин, а как же твоя учёба? Мы только документы подали. Ты заслуживаешь на нормальную студенческую жизнь, первую влюбленность и прочие девичьи увлечения в твоем возрасте.
— Пап, — я складываю руки на коленках. — Ну месяц — это же не вся жизнь.
— Такие, как он, ломают людей, Марин. Да, месяц — не вся жизнь. Но память и растоптанная душа останутся с тобой. Он далеко не бизнесмен, как я. Он настоящий бандит со всеми теми ужасами, которые только можно себе представить. Нет-нет. Это мои проблемы и решать их я буду сам, — папа выливает остатки недопитого кофе в раковину и уходит, предотвращая вспышку дальнейшего спора.