Потом увидал меня, свое скромное vis-а-vis, – и быстро протянул руку. Начались обычные комплименты, а потом сердечное выражение радости меня видеть – и расспросы о моем здоровье. Я сказала, что долго хворала и что теперь надеюсь полного выздоровления от чувства счастия по случаю возвращения его благосклонности к моему мужу. Он вспомнил, что мельком меня видел в Петербурге, и прибавил: «Вы знаете, почему не могло быть иначе».
Я уж и не знаю, что он хотел этим сказать. Не потому ли только не встречался и не разговаривал со мною, что все еще гневался на Керна?..
Первые пары нас, по обычаю польского, разлучили; потом он еще раз меня взял и продолжал начатый разговор. Он сказал, что помнит, как мы молились в Полтаве, «в той маленькой церкви, если вы помните?»
Я сказала, что такие минуты не забываются. А он заметил: «Никогда не забуду первую минуту, когда я вас увидел!
Далее добавил: «Скажите, не желаете ли вы чего-нибудь?» He могу ли я вам быть полезен?»
Я отвечала, что по возвращении его благосклонного прощения моему мужу мне нечего больше желать, и я этим совершенно счастлива. Опять перервали польский, и в третий раз он меня взял, чтобы опять спросить: не нужно ли мне что от него, и сказал эти незабвенные для меня слова: «Я хочу, чтобы вам было хорошо!» – и с нежною добротою проговорил: «Обращайтесь ко мне, как к родному отцу!»
После этого спросил еще: «буду ли я завтра на маневрах». Я отвечала, что непременно буду, хотя вовсе этого прежде не желала, боясь до смерти шума и стрельбы. Немного погодя Кайсаров подбежал ко мне и сказал: «Надеюсь, вы довольны сегодняшним вечером?»
V
Маневры сорокатысячного корпуса были за Двиной, по ту сторону Московского форштадта, на огромном поле. В конце этого поля сооружена была весьма красивая галерея, обвитая зеленью, – совсем сквозная: на стороне ее, обращенной к полю, был балкон, с которого дамы смотрели на маневры, – а когда все кончилось и в нижней части галереи накрыли стол и все съехались с маневров «Обедать, то дамы, обратившись назад к балюстраде, могли «видеть обедающих.
Случай доставил мне место прямо над верхним концом стола.
Император шел очень тихо и грациозно, все пропуская перед собою старика Сакена, потом посадил его на первое место в конце стола, по правую свою сторону.
Когда они уселись, заиграла музыка, очень хорошая, одного из наших морских полков, – и заиграла любимые мои арии вместо увертюр…