Близость реки и достаток свободного времени выбора не оставляли. Испросив согласие настоятеля, мы получили всё необходимое и следующим утром отправились на подлёдный лов – Иванов и я. Михаил отказался, сославшись на нелюбовь к рыбалке.
Мороз ничуть не ослаб с нашего приезда, но, кажется, стал ещё более крепок, так что воздух было остро вдыхать. Лёд простёрся от одного берега реки до другого, сдавив русло полуметровой толщей. Мы долго пробивали его, работая по очереди одной пешнёй, когда же добрались, наконец, до воды, она гейзером вырвалась из проруби, окатив нас брызгами. В монастырь, однако, вернулись не из-за мокрой одежды, а чтобы сделать мостки из имевшихся там досок. Подмостив прорубь и вычистив её, мы сели ловить.
Улов наш был не сказать, что слишком богатый, но его хватило на жидкую уху для всей братии. Мелкую речную рыбёшку завернули в марлю, чтобы не расползлась во время варки и в бульон не попали острые кости.
В день перед охотой снова видели егеря. Он велел готовить оружие и вообще собираться.
Мы, скорее для вида, ещё раз осмотрели ружейные механизмы. Егерь занёс каждое ружьё в протокол и, попутно объясняя словами, выдал на подпись листки с правилами2. После этого он развернул карту: «К загонам не пойдём, я осматривал вчера – следов нет почти, да и те старые уже. Сейчас морозы, так он ближе к деревне бродит: на полях пропитание легче найти. Мои привады [№1] не трогал, чует, что охота теперь пошла – хоронится. Я что думаю: мы как до деревни доберёмся, а оттуда – вот сюда, через поле. Как след найдём, так нужно его будет на запад жать. Собаку возьмём, так вернее будет». Далее пошёл разбор ситуаций, возможных к случаю.
Ужинали, как всегда, в общем зале; после получили благословение настоятеля и сразу отправились на покой. Утром егерь поднял нас раньше обычного.
…На месте каждый натянул поверх шапки красный колпак: от нечаянных друг по другу выстрелов. Пошли полем. Мороз отступил немного, но земля глубоко успела промёрзнуть. Вывороченные техникой глинистые комья были твёрдыми, словно камни, и мне казалось, блестели синим; по ним трудно было идти. За неделю монастырской жизни у меня на лице отросла приличная щетина, которая теперь облипла инеем. Я легко мог представить свой вид, обернувшись на остальных.
«Туточки!» – егерь что-то разглядывал, наклонившись к земле. Это оказалась мёрзлая, трудноотличимая от земли картофельная поедь [№1]. Егерь подпустил к ней собаку: рослого арлекина Гермеса, взятого за отдельную плату в деревне. Кобель сунулся мордой в землю, потоптался, обнюхивая, и – видно, и впрямь неплохой выжлец [№1] попался, – повёл.