– А что же с немцем? – спросила Маша.
– Ну, этого тебе знать не надо, мала ещё. А вот про хитрость его расскажу. Ведь он чего удумал-то: прикрепил многозарядную винтовку в танке, просунул её в дыру, привязал к курку проволоку, и как только стрельнёт – дерг за проволоку, винтовка тоже стреляет. Вобщем, сделал отвлекающий маневр – ну, будто бы в танке сидит. А я вот живой остался, – вздохнул дядя Вася, – правда, награды не дали: ни медали, ни той, что мне комбат обещал.
– Мой папа тоже на войне был, – тихо сказала Маша, – живой остался, а после войны от осколка умер.
– Война, дочка, это такая противная Баба-Яга, – отозвался дядя Вася, – она ещё долго пакостить будет. А ты хорошо стреляешь, у тебя есть способности. – Василий Петрович положил на плечо девочки руку. – Хочешь заниматься стрельбой?
Маша молча смотрела на него, не зная, что ответить. А дядя Вася нажимал:
– Я схожу к директору, попрошу, чтобы он отпускал тебя раза два в неделю на тренировки в город. Ну, как?
Город, свобода, новые люди, кинотеатры, мороженое! Кто из детдомовцев не мечтал погулять по городу без надзирательства, без надоевшего строя, а просто сам по себе. Это и разрушило все колебания Маши, с этого и началась Машина спортивная карьера.
4
В тире было холодно. Власти топили плохо, потому что бросали в топки котлов не уголь и газ, а ассигнации, которых с каждым днём становилось всё больше и больше, а их покупательная способность – ниже ниже. За кучу угля нужно было заплатить грузовик денег, которых было много и у кого угодно, только не у властей.
Маша положила руку на чугунную батарею – та еле теплилась, но грела. «Значит, не умрём», – подумала она и прошла в свою конуру на втором этаже пристроя, мельком взглянув на окованную железом дверь оружейки – замки и пломбы были на месте. Из другого конца коридора прихромал дюжий старичок, открыл дверь и через порог, не поздоровавшись, спросил:
– Мария, мне идтить-то можно?
– Иди, дядь Петь, отдыхай. Как тут, никто, ничего, не озоровал?
– Не-е, счас, слава Богу, милицейские несколько раз за ночь приезжают. Да и мне не спится, у стариков жизнь длинная, а сон короткий. Ну, пойду я, бывай здорова, дочка. Как сынок-то, пишет? – снова высунулся в дверной проём старик.
– Пишет, только редко да бестолково.
– У молодых оно так: ногами бы хоть куда убежал, а умишком ленятся. Ну, я пойду, пожалуй. Старуха, наверно, печь натопила, греться буду. Что-то назябся я за ночь.