– Ого, – говорит, – неплохо устроился. Ты значит, тут типа главный босс, – скосила вопросительно игривый взгляд.
– Я тут, типа хозяин.
– Нормально, – смотрит в окно, – то есть, вот они все делают то, что ты скажешь, тебе подчиняются?
– Ну, да, – усмехаюсь.
– Типа, что скажешь, то и сделают?
– Так и есть, – скалюсь с её наивной простоты.
– И даже если скажешь человека убить, убьют?
Тут моя улыбка сразу спала.
– Ты о чём? – говорю холодно.
Теперь она улыбнулась, широко и весело:
– Да шучу я, что и пошутить нельзя?
– За такие шутки… в зубах бывают промежутки.
– Что?
– Да ничего, – быстро сменил тему и настроение. – Ты чего это так вырядилась?
– Как так? Обычно. Я всегда так хожу, – она, видно, вообще не поняла о чём я.
– Вот так ходишь всегда? – указываю на голые ноги.
– А что такого, я же не голая.
– Давай это, я сейчас пять минут доделаю кое-что и поедем, купим тебе нормальные вещи.
– Мои вещи – нормальные, – обиженно сказала она, села на диван и ногу закинула на ногу.
А у меня, на вот эти куски оголённого тела реакция однозначная, и вообще, на весь её шлюший наряд как-то сразу реакция пошла. Она ещё возьми, и ногу на ногу перекинь, как Шэрон Стоун, во всем известном фильме. Тут, однозначно, не до работы.
– Так что, мы, Федя, с тобой делать будем, ты уже подумал?
– А что делать, создавать ячейку общества.
Лилиана посмотрела серьёзно, довольно улыбнулась, встала со стула и на меня пошла.
– Ячейку, говоришь?
– Ага, – явно доволен.
Подошла, встала у меня между ног. Я руки протянул, под шубейку эту жиденькую, обхватил тонкую талию. Выдохнул. Кажется, придётся нагнуть малышку прямо тут.
Смотрю на него и вижу лицо убийцы моего мужа. Лицо подлого, коварного, жестокого убийцы. Который ради наживы, ради нескольких сотен сраных баксов лишает человека жизни. Не задумываюсь, глядя прямо в глаза, вставляет нож в живот. Не заморачиваясь на ребёнка и жену, которых оставляет без отца, без мужа. Не вспоминает, да зачем, про парализованного отца. Мысли убийцы только о том, чтобы захапать кусок бизнеса, и стать ещё на один кусок богаче.
И эта тварь, это чудовище трахало меня. Когда узнала, я стояла под душем и мылась, мылась, пыталась смыть свой ужасный, ничем теперь не оправданный, грех. Я спала с убийцей собственного мужа. Этого не смоешь водой, не ототрёшь мылом и мочалкой, это внутри, в сознании, в коже, в голове. И это ужаснее, чем я могла себе представить. Страшнее, чем смерть, которую мне пообещали.