– Я желаю!
– И я желаю! – повторил его слова Олюнин Тимофей Лазаревич.
Отец вернулся с собрания встревоженный… Перешагнул порог, шапку отряхнул от снега и приглушенно, не своим голосом изрек:
– Всё, мать! Хорошо отжили. Велят жить по-новому. Ничего своего не иметь. На дворе все хлевы поломать, а скотинушку отвести в общественный двор.
– Вот, вот, так я и говорила. Божья кара на нас. За грехи наши.
Отец собрался с мыслью и твердо сказал:
– Ну уж я Орлика своего им не отдам! Он мой! Выкормленный мною! Мой и будет!
* * *
…Прошли три счастливых года в педагогическом училище. Еще четыре месяца, и я сам стану учителем.
В перерыве меж занятиями ко мне подошел наш математик Кузьма Андреевич Гридин, в которого я был почти влюблен, и грубо, чего никогда с ним не случалось, сказал, будто топором отрубил:
– Заботин, к директору!..
К директору? Зачем бы это? Мне стало не по себе. Ведь никто из нас, кроме комсомольского секретаря Феди Кузнецова, в кабинете директора никогда не бывал. А тут я да еще по вызову!..
Когда я переступаю порог кабинета, Николай Алексеевич во френче, походившем на сталинский, сидел за столом.
Мнусь у порога, Николай Алексеевич сам подходит ко мне и говорит:
– Твои родители все еще не в колхозе, так?..
Хрипло выдавливаю из себя:
– Да, не колхозники…
Николай Алексеевич, снова полоснув меня взглядом, командует:
– В этот выходной езжай домой. Срочно оформи вступление. Ты меня понял? Иначе окончить училище не дадим!
Что я мог возразить? Я понимал – выполнить это непросто: отец будет сопротивляться. Как убедить его? Что надо сделать, чтобы он запряг Орлика и сам, по доброй воле отвел своего любимца в колхоз?
В небывалых душевных муках прошли два дня. Я торопил время, а оно как будто остановилось… Наконец, как заведено, в субботу отец приехал за мной. Вначале он более часа ходил по базару. В шорном ряду на глаза ему попалась уздечка, нарядная, украшенная бляшками. Уздечка у нас есть, но без бляшек, и вот захотелось ему новую, не удержался – купил:
– Орлик в ней как парень под венцом будет!..
Известно, апрель – самое бездорожье. Мы едем шагом. Я сижу рядом с отцом, который почему-то особенно словоохотлив и рассказывает о своих планах на будущее.
По приезде домой первой поведал свою боль маме, которая тут же сникла, запричитала, ибо всею душою почувствовала: надвигается буря. Мама хорошо знала, что отец всполошится, начнется ругань, а она смертельно устала от перепалок с ним.