– Ну, как? Которого облюбовал? Отвала или Динамита?
– Хороши оба. Но сердце больше лежит к Отвалу, – отозвался отец. – Фигура его что стоит! Весь стан как выточен! Он и при беге красив. Сколько ни гляди, не устанешь!
– Я тоже так думаю! Поведем своих маточек к нему, к Отвалу.
И с того вечера отец по-иному стал смотреть на Голубку. Не стало у него того гнева, что был раньше. Лишнюю охапку сена бросит, в колоду и овса ведерко высыплет. А разговаривал с ней как с лучшим другом. Не повышал голоса, называл ее Голубушка милая. «Чем ты меня порадуешь?! – иногда спрашивал он ее. – Маточку бы надо! Маточку! Смена тебе. В случае маточку и продать. Она подороже будет, озолотит меня».
Бывало, в базарный день выедет в Константиново. Вся дорога забита подводами. А отец в обоз не вставал. Мчимся мимо. Я отворачивался от ветра, закрывал воротником лицо. Отец только покрикивал: «Эй, эй! Посторонись Не задавить бы!»
Сосед Александр Иванович, что ни вечер, у нас, на своем обычном месте, на лавке у двери. И весь разговор у него с отцом о лошадях. За свою кобылу по кличке Ветка он стал беспокоиться:
– Стара моя кобыла! Не обойдется!
Отец как мог успокаивал его:
– Уж не так она стара! – говорил. – Есть лошадь и в пятнадцать годов, а весной, глядишь, с жеребенком.
Беспокоило соседа то, что его Ветка не доморощена, а куплена на базаре. А на базаре могут и обмануть! Возраст убавят. Водил он свою Ветку к Отвалу раньше, чем отец Голубку. И успокоился только тогда, когда убедился, что его Ветка жереба. Тут он повеселел. Смеялся надо мной, как я, катаясь с горы, часто падал. «Что уж это ты с горы скатиться не можешь. Обязательно кувыркаешься».
Отец всю зиму оберегал Голубку. Быстро, как раньше, не ездил. Поедет на мельницу – прикинет, не тяжело ли? Однако запрягал ее часто. Так просто, для проминки. В хлеву всегда убрано. Настелена свежая солома. Поил всегда теплой водой. Пить давал столько, сколько выпьет.
– Пей, Голубка! – говорил он ей. – Выпьешь, еще принесу.
Перед тем как ей жеребиться, он потерял всякий покой. Ночью часто вставал. Выйдет, посмотрит. Убедится, что Голубка стоит у яслей, хрупает сено, снова в постель. Фонарь всегда наготове. Зажжен, висит в сенях, только слегка притушен.
Отец беспокоится. Не сомкнет глаз и мама.
– Ты полежи. Усни, а я погляжу, – сказала она.