Тем не менее той же осенью мне поневоле пришлось согласиться, что мои перцептивные способности намного улучшились. Например, если мои друзья упоминали наших общих знакомых и говорили, что с ними не все в порядке, то я сразу же видела корень проблемы. Мои диагнозы отличались необыкновенной точностью, и очень скоро слухи обо мне поползли по всей округе. Мой телефон раскалился от звонков. Звонившие хотели встретиться и побеседовать об экстрасенсорной диагностике здоровья. Но уже весной 1983 года я диагностировала пациентов, у которых были серьезные заболевания и рак в том числе, а также всякие жизненные кризисы и депрессии.
Сказать, что я была, как в тумане, значит не сказать ничего. Я была смущена и немного напугана. Я не могла понять, каким образом у меня возникали эти видения. Они были и остаются похожими на таинственные грезы наяву, которые накатывают на меня сразу же, как только пациент соглашается на диагностику и я узнаю его имя и возраст. Эта безличность снов – какое-то неуловимое, смутное чувство – очень важна для меня, поскольку доказывает, что я не измышляю и не фабрикую эти видения. Эта разница похожа на впечатления от просмотра фотоальбома посторонних, чужих вам людей, к которым у вас нет никакой эмоциональной привязанности, и впечатления от просмотра семейного фотоальбома. И в первом, и во втором случае впечатления совершенно отчетливые, но в первом они не вызывают никаких эмоций.
Поскольку я и сама не знала, в какой степени точны мои видения, прошло два месяца консультаций, прежде чем я поняла, что ужасно боюсь принимать людей, боюсь, что каждый прием может обернуться большой угрозой для меня. Первые полгода я продержалась только потому, что относилась к экстрасенсорной диагностике просто как к очередной игре. Но я всегда воодушевлялась, когда попадала в «яблочко», ведь это попадание означало, что по крайней мере мое психическое состояние осталось прежним. И даже тогда я сомневалась: «Сработает ли „оно“ на этот раз? Вдруг видения не появятся? Вдруг я ошибусь? Вдруг мне зададут вопрос, а я не смогу ответить? Вдруг я скажу ей, что она здорова, а потом выяснится, что у нее смертельный диагноз? И все-таки, как в этой междисциплинарной области должна поступить журналистка с теологическим образованием, переквалифицировавшаяся в первую очередь в издателя?»