Гриня все пытался что-то сказать.
– Положите его, – приказал я.
Носилки опустили на мостовую.
– Я слушаю тебя, Гриня, говори, – обратился я к раненому на руськой мове, встав перед ним на колено.
– Я хочу… – выдавил из себя Мамай по-русски, сдувая с губ красную пузырчатую пену.
– Говори. Все, что хочешь, для тебя сделаю, – ответил я ему на том же языке.
– Сала и́сти хо́чу, княже… соленого… с мясной прожилкой. Холодного… – шептал казак. – Пять лет сала не ил…
– Найдем тебе сала. Не бойся. Не найдем, так свинью целиком засолим, – пообещал я ему. – Поешь своего сала всласть, гарантирую.
И, подняв голову к добровольным санитарам, приказал по-васконски:
– Несите его быстрее. И медикуса позовите кто-нибудь.
На крыльце нас встречал отец Жозеф, отдавая распоряжения служанкам насчет чистого полотна, корпии и горячей воды.
– Святой отец, у вас salo есть? – спросил я священника на окситане.
– Что это такое – «salo», ваше величество? – переспросил он меня на том же языке.
– Жир свиной, подкожный. Засоленный.
Отец Жозеф покачал головой.
– Не слышал о таком. Но свежий найдется.
– Давайте свежий… – выдохнул я разочарованно.
Хоть шкварок половцу нажарю. Все казаку дом напомнит. Ибо если больному что-то хочется, то это не просто так, этого организм требует. К таким просьбам стоит прислушиваться, наплевав на все лечебные диеты.
На кухне, разогнав поварих, сам пристроился к раскочегаренной дровяной плите – укладывать глубокий железный противень на раскаленную конфорку.
Принесли кусок свинины утреннего убоя с большим слоем спинного сала, которое я самолично срезал, порубил на куски и бросил вытапливаться на сковороду.
Отшатнувшись от стреляющего жиром противня, отец Жозеф с интересом спросил, перерыкивая треск лопающегося жира и прочие кухонные шумы:
– Ваше величество, откуда вам известны столь варварские кушанья?
– Дон Григорий еще на галере рассказывал, – соврал я на голубом глазу. – Есть нужно эти cshkvarky, пока они горячие, святой отец; с пылу с жару, иначе будет невкусно.
Сметая всех на своем пути с блюдом пылающих жаром шкварок, я добежал до топчана, на который уложили Мамая.
– Гриня, сала соленого нет, но я тебе шкварок нажарил. Ешь, дорогой мой, – путая руськие, окситанские и васконские слова, прикоснулся я к его перевязанному плечу.
– Ваше величество, – прокашлявшись над ухом, обратился ко мне незнакомый горожанин на эускара, – не беспокойте раба божьего, ему не до нас уже, он уже в райских кущах Господа нашего…