Притом полынь никоим образом не помогала. Даже напротив, мои
усилия, судя по всему, веселили того, кто звал… во всяком случае,
когда я раскладывала сушеные ветки вокруг кровати, он от души
веселился.
Я скользнула пальцами по рукавам и, щелкнув по рунической
вышивке на манжетах, досадливо поморщилась. Обережные руны против
волшебного народа тоже не действовали. То ли вышила я их
неправильно, то ли тот, кто манит меня в холмы, оказался
сильнее.
Впрочем, чему удивляться?
Я покачнулась, разум в очередной раз подернулся пеленой, а в
ней… в ней звучали слова. Сказанные моим голосом, но не моими
интонациями. Восторженными, вдохновенными, преклоняющимися, даже
раболепными.
Мой король зовет меня.
Его волосы темнее самой непроглядной ночи, его глаза — как воды
моря под ярким солнцем, его черты благородны и совершенны.
Я вижу его образ везде. Он смотрит на меня вместо моего
отражения, он подмигивает сапфировым глазом из искаженного блеска
заварочного чайника, он улыбается в бликах воды в кувшине… И
трудно, так трудно оторвать взгляд от его узкого лица, от плавно
изогнутых бровей, от губ, словно вышедших из-под резца гениального
скульптора.
Мой король прекрасен так, что от восторга заходится сердце. И он
любит меня! Он ждет меня!
В голове прояснилось так же быстро, как и затуманилось. Но если
на момент начала морока я стояла за столом, то теперь замерла на
противоположной стороне комнаты, распластав ладонь по темному
стеклу. А с той стороны вырисовывался смутный силуэт… четкой и
яркой была лишь белоснежная ладонь, прислоненная к окну с той
стороны.
Изящная, узкая… с чересчур длинными пальцами.
Нечеловеческая.
Фейри. Совершенство, у которого обязательно есть изъян. Безмерно
красивый и — как и всякая красивая тварь в природе — безумно
опасный представитель дивного народа.
Чтоб они там все передохли в полых холмах!
И это не я злая. Любой человек не отличается добротой, когда у
него, учитывая все впечатления, едет крыша.
Стремительно развернувшись, я бегом бросилась к лестнице.
Взлетев по ней, с грохотом захлопнула за собой дверь и прислонилась
к дубовому массиву, прижимая ладонью бешено колотящееся сердце.
Хотелось слышать голос. Свой, не начарованный. Потому я
говорила. И снова говорила.
— Нужно что-то делать!
Слова с трудом продирались сквозь сведенную страхом глотку, и
голос звучал хрипло, надсадно, словно я долго кричала, а не
вкрадчиво мурлыкала о прелести ушастого нелюдя из отражения.