Высшим соединением были корпуса – Гвардейский, гренадерский, I–VII пехотные, отдельные Финляндский и Грузинский (в 1816 году наименованный Кавказским). В состав корпусов не входили войска на Оренбургской линии и в Сибири. Каждый корпус должен был состоять из 3 пехотных, 1 кавалерийской и 1 артиллерийской дивизии. Гренадерский корпус был поселен в Новгородской губернии, I–V составили 1-ю армию (со штабом в Василькове Киевской губернии), VI–VII – 2-ю армию (со штабом в Тульчине Подольской губернии). Главная масса войск была расположена, таким образом, на запад от Днепра. Кавалерийские дивизии, не вошедшие в состав пехотных корпусов, были сведены по две в резервные кавалерийские корпуса (I–V), расположенные в центральных губерниях и Малороссии.
Общая численность армии к 1825 году достигла 924000 человек, втрое больше того, что застал Александр по вступлении на престол.
Офицерский корпус характеризовался сплоченностью и высоким товарищеским духом. Беспримерные десятилетние походы сплотили в одну семью офицерство не только одного полка, но и дивизии и даже всей армии. Этому способствовало и то, что до девяти десятых обер-офицеров были холостые (женились обычно с майорским чином).
Состав офицерского корпуса был разнородный: наряду с высококультурными людьми попадались совершенно необразованные, подчас безграмотные, особенно после усиленных производств из нижних чинов. Из инспекторского отчета по 7-му карабинерскому полку за 1825 год:
Штабс-капитан Бедуров читает изрядно, а пишет худо. Поручик Ерусалимский читает и пишет хорошо… Поручик Оников читает и пишет порядочно… Прапорщик князь Макаев за безграмотностью обойден в чине… Пренебрежение к наукам и книгам считалось, впрочем, признаком молодчества. Великий князь Михаил Павлович[14], например, закончив учение, заколотил свой книжный шкаф гвоздями. О вреде науки для армии особенно красноречиво пишет пресловутый Жозеф де Местр, иезуит, развративший тогдашнее русское общество и долгое время persona grata при дворе: Военные отнюдь не должны, да и не могут быть учеными… Весьма кстати было замечено во Франции, что никогда не случалось моряку-академику захватить вражеский фрегат. Для армии в совокупности наука не только недосягаема, но даже вредна. Наука из военного делает домоседа, лентяя, она почти всегда лишает того беззаветного мужества и удали, от которых зависит успех на войне. Пренебрежение к науке особенно сильно было до двенадцатого года (в те времена, по свидетельству современника, генерала Маевского, военная наука была у нас в диком состоянии).