Макс давно понял, что этим летом отдохнуть в своё удовольствие у него не получится, но как только в родном техникуме прозвенел его последний звонок, родители как с цепи сорвались. Мать пристраивала помощником в ларёк с шаурмой, знакомые отца то и дело доставали, предлагая самые идиотские профессии. Назло всем Макс пошёл работать уборщиком в заводскую лабораторию. Зарплата была чистым издевательством и не могла рассматриваться как средство к существованию, зато отнимала всего несколько часов жизни каждый будний день, и не была сопряжена ни с какой ответственностью. Необходимость самому быстро принимать решения вызывала неприятные чувства. Может быть, поэтому работа с компьютером казалась гораздо более привлекательной. «Железо» обладало завидным терпением по сравнению со множеством людей. Но работа по профессии пока оставалась лишь чёрной точкой на горизонте. Кто пробовал, тот знает, чего стоит молодому специалисту без связей, опыта работы и высшего образования найти доходное место. Институт оставался последним шансом уехать навстречу большим возможностям, и для поступления был присмотрен заранее. Оставалась самая малость – деньги. Макс вспомнил те времена, когда упоминание о них ещё не ущемляло самолюбия. Давно это было.
Электронные часы на крыше универмага показывали половину десятого. Он действительно выскочил из дома слишком рано, даже если учесть, что дорога до завода занимала минут сорок и до самой лаборатории ещё около двадцати минут, всё равно полчаса оставались свободными. Макс замедлил шаг.
Как в плохом анекдоте, идти нужно было мимо кладбища. Навстречу попадались немногочисленные прохожие. В основном это были степенные бабульки, усталые и вспотевшие после прополки могил почивших родственников. Парень привычно оглядел белые ограды, поблескивающие в заходящем солнце золотистые венки. Что-то необъяснимо притягательное было в этом месте: то ли умиротворяющее спокойствие раскидистых цветущих лип, то ли напевное журчание бегущего неподалёку ручья, но у него возникло мимолётное желание пройтись не спеша по этой тенистой узенькой дорожке мимо пожелтевших, увитых цветами фотографий, подняться по обветшалым ступеням и может быть даже зайти в церковь. Макс уже намеревался осуществить задуманное, но осёкся. Вот также год назад и его бабка возвращалась из леса, поставила корзинку у ворот, и ни с того ни с сего пошла исповедоваться. Хотя всю жизнь была ярой коммунисткой и, по словам матери, церковь считала сборищем шарлатанов. Той же ночью она померла. Соседки на лавочке потом судачили: «Место себе Егоровна приглядывала. Всякая душа чувствует, когда её срок приходит».