Жилин овладевал женщиной со всей страстью скупердяя, вдруг обретшего утерянное сокровище.
И со страхом ожидал, что вот-вот откажет сердце, не выдержав утехи, однако «моторчик» тарахтел, как ни в чем не бывало, легкие вбирали воздух, как мехи, а руки хватали стонавшую женщину за грудь, за попу, сжимали, тискали, мяли, гладили…
В благостном изнеможении Иван Федорович упал на подушку, бурно дыша. Маша пристроилась рядом, положив голову ему на плечо. Жилин обнял ее за плечи, чувствуя, как волосы щекочут щеку.
Может, так оно и бывает? Он умер и угодил в рай?
Хм. Ну, если данные услады – райские, то бестелесными их назвать трудно. Как-то не вяжется с парадизом.
– Котя, полежи пока, – шепнул он и встал.
– М-м-м…
Иван Федорович натянул пижамные штаны, подцепил пальцами ног тапочки и вышел.
За дверями, ведущими в спальню, обнаружилась гостиная, или что-то в этом роде. Шторы тут задернуты не были, и ясное утро ломилось в большое окно.
Жилин прислонился спиной к стене и крепко зажмурил глаза.
Это не сон, не бывает таких сновидений, когда все реально и вещно… Он криво усмехнулся, не раскрывая глаз. Ты еще и размышляешь, умник? Тебя убили полчаса назад! Понимаешь? Ты умер!
– Я жив! – прошептал Иван, открывая глаза. – Я есть!
Он осмотрелся.
На столе лежали букет увядших цветов и стопка газет. «Правда», «Известия», «Адлерская правда». Свежие, пахнущие типографской краской.
За 17 июня 1941 года.
Жилин застонал, роняя прессу на стол.
Озираясь, как в тумане, он зацепился взглядом за китель, висевший на спинке стула, и бросился к нему. Генеральский китель…
Сунул руку в карман, достал паспорт – коленкоровую темно-зеленую книжицу.
«Рычагов Павел Васильевич».
Жилин медленно опустил руку с серпастым-молоткастым и быстро сунул его обратно в карман, словно испугавшись – вдруг хозяин явится и застукает его за нехорошим занятием.
Углядев зеркальную дверцу шкафа, Иван Федорович приблизился и долго смотрел на свое отражение.
Молодой мужчина лет тридцати, ладно скроен, крепко сшит.
Короткие черные волосы растрепаны, глаза смотрят потерянно, на щеках трехдневная щетина – разбаловался на курорте…
Жилин поднял руку, словно желая удостовериться, что отражается именно он. Да где ж он…
Накатила слабость, Иван Федорович пошатнулся, выбрасывая руку и шлепая ладонью по холодному стеклу.