Нехватка воздуха, похоже, становится единственной
причиной для Смирновой, чтобы отстраниться. Для меня, конечно, не только она, а
то, что ещё чуть-чуть, и поцелуем бы точно не ограничилось.
Дыхание смешивается. Наши лица ещё близко, а вот
руки и тела уже разъединены.
У Смирновой не глаза, а океан. В них не смотришь — в
них с разбегу ныряешь без какой-либо страховки. В глубину, в бездну. И утонуть
готов.
Вот только Кристина против — резко отворачивается от
меня. Но хорошо хоть из машины не выходит.
Мне впервые так сильно хочется нарушить собственный
принцип не зажигать со своими студентками, пусть даже временными. Смирновой я и
так думал сделать исключение, но ещё не забывал об осторожности. Теперь даже
это на задний план отходит.
Уверен, что возбуждение от меня исходит волнами, а
обстановка в этой машине накалена более чем до предела. Меня всё ещё ведёт, и
никак мысли собрать не могу.
Смирнова Кристина… Что она со мной делает? Ни от
какой другой девушки раньше настолько не штырило. Мне ведь уже тридцадка,
держать себя в руках умею. Мозги вроде преобладают над гормонами.
Вроде. Потому что насчёт Смирновой я уже ни в чём не
уверен.
Казалось бы, просто поцелуй...
Непроизвольно качаю головой. А потом бросаю взгляд
на Кристину, сосредоточенно смотрящую в окно. А мы ведь так и не отъехали от
общаги, я совсем рехнулся?
Нет, ну понятно, что уже темно, да и припарковался я
так, что вряд ли нас кто-то увидит, если только специально не подойдёт и не
будет заглядывать в окна. А таких придурков тут нет. Но это не повод лишаться
разума и становиться главным придурком на ближайшие километры.
Но сознание не особо слушается. Оно требует другого
— того, чтобы Крис снова посмотрела на меня, а не избегала встречи взглядов
упорно.
— Ты вроде хотела знать, как у меня дела, — мысленно
подбирая подходящую тему, вспоминаю я. Она вздрагивает, но не оборачивается. —
Так вот, дела у меня отлично, — тогда добавляю более развязно, открыто намекая
на тот поцелуй.
Провокация действует. Смирнова вообще всегда ведётся
на мои поддразнивания, тут же задаётся целью доказать, что я обнаглел и не имею
право.
Поворачивается ко мне с возмущённым взглядом и
нахмуренными бровями.
— Вы слишком много себе позволяете, Ярослав
Андреевич, — строго и отчуждённо отчитывает, а у самой щёки слегка заливаются
румянцем.