Господи! За
что?
— Суки! —
ярость клокочет в моём горле.
Коротким
толчком, напитав движение силой своего солнца, впечатываю морду
Никодима в дверной косяк, следующим движением, присев в развороте,
выскальзываю из-за двери на оперативный простор.
С кончика
шпаги срывается яркий плазменный шарик, росчерком трассера
соединяясь с грудью мужика со странным револьвером в руках,
несуразно огромный барабан и толстая труба глушителя. Из мужика как
будто выдернули позвоночник, он складывается прямо там, где
стоял.
Сдох сука!
Умер Максим, да и хрен с ним. Мне сейчас фиолетово. Фиолетово и
страшно.
— Вася
прикрывай! — Я наклоняюсь над девушкой прижав палец к живчику на
шее.
Жива.
Она жива!
Слава тебе Господи!
Она жива,
на лбу кожа рассечена до кости прямо над левой бровью, из открытой
раны обильно струится кровь.
Ну это
фигня, с этим я справлюсь.
Аккуратно
прижимаю лохмотья кожи, расправляя их на ране. Кровь уже не течёт,
энергия струиться по моей руке заставляя повреждённые клетки
регенерировать, из моей искры всегда разгорится пламя.
Неожиданно,
заставив меня вздрогнуть, в стену, в паре метров от нас, влипает
Василий, звука удара не слышу, Мой кот вспыхнув рыжим пламенем,
медленно истаивает, оставляя после себя лишь легкий дымок на месте
удара.
— Что за… —
Но обернуться не получается, тело неожиданно наливается тяжестью
трёхкратной перегрузки, картинка перед глазами сужается до яркой
точки. Темнота.
* *
*
В одной, из немногочисленных
приёмных, сзади Церкви святых апостолов Петра и Павла, в Малом
Николаевском дворце? в самом центре Москвы, сидели двое.
Позади осталось тягостное, полное
неизвестности, ожидание в гостиных комнатах дворца. Молчаливая
прислуга, камердинеры, обед поданный прямо в спальню и
настоятельная просьба ни куда не выходить.
Молчаливый штабс-майор гвардейского
кремлёвского полка, выступивший их с Женей провожатым до Малой
приёмной? попросил обождать. Через пять минут, другой офицер этого
же полка, в чине полковника, завёл её тестя, Льва
Аристарховича.
Родственники неожиданной встрече
обрадовались. Только, обнимания, расспросы о здоровье и прочая
мелочь, быстро сошли на нет. Говорить о семейных делах здесь, никто
не собирался, сам факт их встречи смущал своей неопределённостью,
поэтому разговоры затихли, трое в комнате замолчали погружённые,
каждый, в свои размышления.