Не следовало связываться и с тобой тоже.
Вообще уезжать из поместья. Там яблони, варенье и река. Рыбалка,
когда тетушка уходит спать. Удочки старый Грифит прячет в сарае и
не ворчит, что приличные девицы по ночам не шастают… рыбу опять же
принимает. Потрошит, солит и развешивает под крышей сарая. И рыба
сохнет, пока не высыхает до каменной твердости, но тогда она —
самая вкусная. И даже Бетти от нее не отказывается.
Тетушка наверняка расстроится, когда Меррон не станет.
Себя винить будет.
А тетя единственная, кто и вправду ни в чем не виноват.
Говорят, что, если ты проявишь благоразумие и подчинишься
Совету, меня отпустят. Но очень в этом сомневаюсь.
Меррон потрогала языком разбитую губу.
В целом все пока неплохо. Жива. Относительно цела. Пока еще
здорова.
…а в ночное Бетти отпускала. Костры. Жареный хлеб с черной
коркой — вечно Меррон пропускала момент готовности. Мясо. И
страшные рассказы. Лошади. Луна.
Там было счастье.
Не ценила.
Вряд ли мы когда-нибудь увидимся, и хотелось бы думать, что
ты иногда будешь обо мне вспоминать. Передай тетушке, что я очень
ее люблю.
Целую нежно.
Меррон.
Она сыпанула на лист песка, и тот прилип к красным пятнам,
Меррон дула-дула, сдувая, пока Малкольм не забрал лист. Пробежался
взглядом по строкам и сказал:
— Сойдет.
Наградой за сотрудничество стал почти роскошный обед: хлеб, сыр,
вода. Позже и одеяло принесли. Значит, пока Меррон нужна была
живой.
Хорошо. Есть время подумать.
Все-таки ненависть изрядно бодрит. Смотрю на лорда-канцлера и
прямо-таки нечеловеческий прилив сил ощущаю. Вот и тянет с милой
улыбкой огреть по голове… вот хоть бы бронзовым
львом-чернильницей.
Или гадость сказать.
Но нет, сижу, улыбаюсь, жду, пока Кормак соизволит начать
беседу. Это ведь он к нашей светлости стремился, а не наоборот.
Кормак разглядывает меня, не трудясь скрыть презрение, хотя,
полагаю, оно — часть задуманного представления. Не уверена, что
этот человек способен испытывать искренние эмоции. Если когда-то и
умел, то умение подрастерял в дворцовых играх.
— Леди…
— Ваша светлость, — поправила я.
— Ваша светлость, — и поклона удостоилась, нарочито вежливого,
церемонного, — я рад, что с вами все в полном порядке.
— Я тоже очень рада, что со мной все в полном порядке.
Присаживайтесь.
Отказываться он не стал, опустился в кресло и вытянул ноги,
упираясь каблуками сапог в стол, точно грозя опрокинуть его на нашу
светлость.