Время в этом городе накладывало на мою распахнутую боль новую повязку, а озлобленная память сбрасывала ее. Но у времени всегда больше ткани. Прошёл год, потом другой. И всё. Бесстрастные заплаты новой жизни простого обывателя хорошо прижились на ранах и притупили мою боль. Ещё пару дней назад я придерживался этого тезиса в жизни. И вот он летит навзничь из-за чьей-то шутки?
Над городом второй день кружили непонятные тени. Было пасмурно, и в сером городском небе их было трудно увидеть. Я всё присматривался к ним, но они уходили в туман. Наверное, птицы. Но уж слишком высоко. Тут же представилось, как в высоте режут осенние потоки хищные и стремительные крылья.
Вот бы и мне так. И против воли в голове зачиркали вдоль и поперёк мысли. Даже какая-то приятная дрожь пробежала вдоль спины и заставила поёжиться. Удивительно знакомое чувство. Сейчас бы лететь за рулём большой мордастой машины с кузовом-балконом и верным Бертом рядом. Парить на длинных солнечных разъездах по гладким серым языкам дорог. Сухие просторные степи, умытые поля и поднятые дыбом волосы-небоскребы на шишковатой коже земли. Кора бетона на теплой спине полей. Полуночные светлячки-мотели и дикий звездопад громадин-городов…
Я отпрянул от края дороги, по которой проносились машины. Слишком близко подошёл. Я стал тяжёл на подъём за эти прошедшие пять лет. Но теперь, когда я глядел поверх машин на улицу, безучастность пошатнулась. Молоденькая поросль весны и дикая тайна отвесили ей крепкий удар. Меня ни с того, ни с сего начала подтачивать злость. Непонятное раздражало меня всегда. Только раньше это выливалось энергией на холсты, и картина получалась яркой, агрессивной… А сейчас дрожала гневом злая лень, которая обычно беснуется в предчувствии большой работы впереди. Я уже и забыл, что такое – держать кисти в руках по-настоящему. Так, чтобы бросить весь мир на сутки, вторые, неделю…
Да, всё нужно было начинать сначала, снова искать это беспокойство, родство с картиной. Работать над собой, пока окружающие куски жизни не начнут исчезать, как мед в горячей воде; пока чужие звуки и цвета не утонут в вате, а холст вдруг не станет единственным прямым окном в мир. А когда счастливая пустота вновь вернет тебя в пыль настоящего дня, то всё вокруг холста вспенится, вынырнет обратно из небытия. Окно снова подернется пылью, которую вдохновение каждый день протирает трудовой рукой.