– Ах, рукопись! Романа, что ли?
– Его самого, – глаза редактора начинают нетерпеливо посверкивать.
– На днях.
– Железно?
– Железно.
Я старательно придаю своему лицу выражение полной правдивости и кажется это приносит свой эффект. Васькин отпускает мой рукав и неожиданно соглашается:
– Ладно, если к вечеру не принесешь – пеняй на себя.
– Конечно, – соглашаюсь я. – Ты же меня знаешь.
А вот и мой родной отдел и любимая мною табличка с большими магнитными буквами: «Отдел оперативного ОПИСКА». Быстро меняю буквы местами: «Отдел оперативного ПОИСКА». От хлопка дверью большое «О» опять срывается вниз.
Рывком открываю дверь. Приветствие, дежурный комплимент:
– Всем привет. Красивая прическа.
В нашем отделе из пяти столов заняты только два. За одним сидит девушка, узнать которую легко мог бы каждый, потому что прямо над ней к стене приколочена табличка: «Мария Степановна Воронцова, журналист». На Марье Степановне черная куртка с цепями, а на голове ярко красный панковский гребень. Я люблю эту вежливую, интеллигентную девушку. Она с упоением читает толстую книгу и отвечает хорошо поставленным голосом потомственной аристократки:
– Стилист посоветовал.
Над другим столом табличка более сдержана: «Репортер Петров».
Репортер Петров ведет себя как-то странно – сидит в позе Лотоса, ни на что не реагирует и подозрительно не дышит.
– А с ним что? – интересуюсь я у Марии Степановны.
– Не обращайте внимания, Митрофан Семенович, – охотно отзывается та, – это он вчера про йогов статью писал, теперь на себе опыты ставит.
– Похвально, – одобряю я действия своего подчиненного.
На моем рабочем месте страшный беспорядок. Табличка над столом отсутствует, бумаги разбросаны, ящики перевернуты.
– Ну и какие мерзавцы мне здесь погром устроили? – спокойно интересуюсь я.
– Это, Митрофан Семенович, вы вчера ручку здесь свою искали, – напоминает Мария Степановна, пока я возвращаю на стену табличку: «Митрофан Вистовский, старший группы ПОИСКА».
– А, ну да! – припоминаю я. – А рукопись мою никто не видел?
– Рукопись вашу я не видела, – плывет по кабинету нежный женский голос.
Роюсь среди бумаг, по мере сил возвращая их по местам. Рукописи нет. Она отсутствует.
– Слышь, Петров, – кричу я из-под стола, – займи до завтра сотню.
– У кого? – открывает Петров один глаз и мне приходится пояснять: