– Доню, так он скоро будет стариком. Ты молода, красавица, таких дивчин берут сейчас, после войны и с тремя и четырьмя детьми, мужиков мало, а женщин пруд пруди, – отговаривала Марта свою дочь, когда приходила к ней в гости. – Он же лагерник, у него душа оскорблённая. Повремени, а?!
– Мамо, ты хоть представь, каково мне тянуть лямку и на работе, и выхаживать Виссарика и Юлия. Я из сил выбиваюсь. Он, по всему видать, человек хороший. Пусть живёт со мной, тем более, что зовёт меня в загс.
Непросто складывались отношения между детьми Нади и Петром. Он считал, что чем будет строже с детьми, тем они вырастут более послушными. Потому даже за мелкие проделки ребятишек спрашивал на полную катушку. Малого шлёпал по мягкому месту, старшему давал затрещины, иногда прикладывал ремень к детским штанам.
2. Провинция: исповедь гаснущей звезды
Зима в тот год выдалась лютой. Катка в их богом забытом городке вовек не бывало. Потому ребятня всех возрастов в воскресные дни пропадала на скованной льдом протоке Шаманьей, гоняя на коньках. А то, разбившись на команды, палками зашвыривали в ворота – несколько шагов между двумя конусообразно торчащими из-под снега ледяными ломтями, вынутыми из куч возле прорубей, где бабы полоскали белье – оледеневшие конские катыши. Крик, неумолчный шум, а то и драчки. Весело пацанве, а время-то улетает неприметно: раз, и уже совсем темно, будто час просквозил, и главное пустому желудку не до еды. Только засобиравшись обратно домой, он дает о себе знать. Да и родители той послевоенной поры, начала пятидесятых годов века двадцатого, не особо чем радовали своих чад непутевых. Полки магазинов пришиблены немудреной снедью: макароны, соль, пшено, перловка, овсянка, сухая картошка и такая же морковь. А еще хлеб ржаной, когда серый, редко белый, уксус, водка, вино, селедка разного посола. Изредка выбрасывали на прилавки маргарин, сливочное масло, сахар, мясо. Бывали, правда, тушенка, кой-какие дешевые рыбные консервы. Время от времени возникали в продаже глазурованное печенье, конфеты карамельки в цветастых обертках, дохлые яблочки. Крепко выручал людей базар: от иголок и до амбарных замков, от круглого ледяного молозива до свиных и коровьих разделанных туш, от репы, свеклы, свежей картошки и до первосортной белорыбицы, бери – не хочу, только рублики выкладывай. Однако рынок большинство людей не баловали великим вниманием, обходили стороной, поскольку привольно денежки у народа не шуршали. Хорошие заработки были разве что у горняков-шахтеров и представителей еще некоторых рабочих профессий. На рынках в основном брали зелень, овощи, изредка страшный дефицит – фрукты, еще молоко, и относительно недорогие тогда творог и сметану. Мясом простые люди баловали себя редко. Однако из всего великого продовольственного неразнообразия государственной торговли, вечных закавык с наличностью, занятые по горло работой на производстве и хозяйственными заботами мамки и пекли, и жарили, и парили. Не были людьми состоятельными и родители Виссариона. Отчим, Петр, пахал сутками помощником машиниста на паровозе. Мамка, Надежда, занимала окошко оператора на почте. Глава семьи зарабатывал по тому времени вполне терпимо, но оклад Надежды совсем никуда. А кроме старшего Виссара, четвероклассника, в комнате шмыгал носом Юлька, детсадовец. Ну, и, сами понимаете, вчетвером жить на одну полноценную зарплату в северном краю ой, как не просто. И накормлены все должны быть, и одеты, и обуты согласно временам года. Так вот, речь о Виссаре. О приключившейся с ним пагубе, которая открыла ему глаза на то, о чем он и никогда не думал.