Рана была легкой, но болезненной, однако канафирка издала не крик, а странный гортанный звук: что-то средне между шипением и верещанием. Звук был пронзительный и противный настолько, что у монаха зазвенело в ушах, а по коже побежали мурашки. Впрочем, он был привычен к этим и другим боевым трюкам канафирцев, призванным ввергать противника в оторопь. И потому нисколько не смутился, а, не останавливаясь, повторно набросился на эту стерву. Но она снова отпрыгнула от него, и уже на недосягаемое расстояние. И не просто отпрыгнула, а при этом ловко развернулась в полете и метнула в него копье.
Ее замах перед броском был столь же быстр, как и прочие выкрутасы. Но монах вовремя засек это ее движение и отпрыгнул за тележку. Копье ударилось в землю аккурат там, где он был за миг до этого, и, стукнув наконечником о камень, отлетело в сторону. А мягко приземлившаяся на дорогу канафирка сорвала с себя болтающийся на теле нагрудник, который без застежки стал ей мешать, и стремглав рванула к придорожным скалам. На которые вскарабкалась, несмотря на рану, с кошачьим проворством еще до того, как монах снова погнался за ней. После чего, задержавшись на миг, указала на него сверху оттопыренным мизинцем – известный во всем мире, оскорбительный канафирский жест, – и, спрыгнув по другую сторону скал, пропала из виду.
Она сверкала перед монахом оголенной грудью совсем недолго, но он успел заметить не только то, что грудь эта была маленькая и не в его вкусе, но и кое-что еще, куда более важное. Под левой ключицей канафирки красовалась белая татуировка, хорошо заметная на смуглой коже даже в сумерках. Когтистая птичья лапа, вцепившаяся сверху в треснутый граненый алмаз, а под ним на извивающейся геральдической ленте, начертанный на языке канаф девиз: «Мир смертен! Истина вечна!».
Эту надпись монах, конечно, прочесть не успел, но он знал, что она там имеется. Также, как знал, что клейменая этим символом особа не входит в высшее созвездие Плеяды Вездесущих, а находится, скорее всего, на низшей ступени посвящения, являясь обычным слугой, исполнителем чужой воли. Магистры из высшего созвездия сочли бы ниже своего достоинства якшаться с разбойничьим отребьем. А эта канафирка, по всем признакам, являлась полноценным членом банды, ведь иначе она не стала бы сама принимать участие в ее грязных делишках.