– Путешественники, – кивнули друзья, – а сами подумали – «и голос, как у Фенечки, точь-в-точь».
– Какого роду-племени, извольте спросить? По одёже вижу, навроде, господа, а по манеру, так разночинцы[8].
Лера разозлился. «Тоже мне барыня, – подумал он. – Сама, небось, из разночинцев, а строит из себя королевну и смотрит на нас, как солдат на вошь». И чтобы утереть заносчивой помещице нос, снял цилиндр и галантно поклонился.
– Ми есть графь Леркендорфь, – объявил он, коверкая слова, как какой-нибудь иностранец, и добавил для пущей важности. – Проездом из Лондону на Москов.
– Князь Захарьевский, – в свою очередь взмахнул треуголкой Шурка.
Настороженность в лице подпоручицы сменило подобие учтивой улыбки.
– Помещица Переверзева, Фёкла Фенециановна, – сказала она и сложила ладони на груди. – Вы, господа, верно, и в Париже бывали?
– Само собой, – утвердительно кивнул Шурка.
Услышав это, помещица растаяла.
– Расскажите, расскажите, – принялась просить она, словно маленький капризный ребёнок. – Какова нынче мода в Париже?
Шурка пристально посмотрел на запад.
– Что вам сказать, мадам, – начал он медленно.
Помолчал немного, а потом пошёл чесать, как по писаному: – Юбки теперь делают всё шире, а вместе с ними делаются всё выше и всё объемнее прически. Знаменитые парикмахеры и модистки[9] трудятся не покладая рук. На головах прелестных парижанок они теперь создают нечто вроде объёмных натюрмортов[10] из цветов, лент, шпилек и перьев. А ещё в ходу чепцы[11] в виде тюрбанов[12], кои украшены полумесяцем. А на некоторых имеются даже лодки с высокими парусами.
– Это как же, прямо на голове? – ахнула Переверзева.
– Именно, – кивнул, довольный произведённым впечатлением, Шурка. – Мало того, в причёски встраивают ветряные мельницы, мостики, беседки и прочую садовую архитектуру. Самые модные причёски а ля Флоре, а шляпы в виде каски – каск англэз.
– Ах, аля каск! – закатила глаза подпоручица. – Прелестная шляпка! Я, князь, видела такую в одном модном немецком альманахе[13]. Платье с райфроком[14], с воланами[15], и эта восхитительная касочка.
– Да-да, – учтиво поддакивал ей Шурка. – При этом пудрятся немилосердно. И парики, и лицо. Да, бывает, так много гриму кладут, что муж порой не может признать свою благоверную. И на всё это уходит так много пудры, которую вырабатывают из муки, что в последней порой случается недостаток.