Вообще-то, непривычно было все: слишком горячее солнце, слишком тяжелый меч, слишком широкая спина коня, слишком однообразная дорога, в то время как у остальных витязей, пустившихся в дальнее опасное странствие, приключения начинались сразу с третьей страницы, самое позднее, с первого абзаца четвертой. Ни о боли в перенапряженной спине, ни о мозолях на уже упоминавшемся месте, ни о раскаленной кольчуге, немилосердно обжигавшей щеки и подбородок при малейшем прикосновении, ни о забитых густой дорожной пылью легких в «Приключениях» не говорилось, а о том, что делать, если на развилке дорог не окажется указателя, даже не упоминалось. Казалось, такая возможность просто не приходила в голову автору этих «Приключений», а также авторам прочих «походов», «странствий», «подвигов», «одиссей», «похождений» и прочих «путешествий», когда-либо побывавших в Ваниных руках.
Дабы утвердиться в вере, Ваня достал из переметной сумы любимую книгу и нашел нужную главу. С гравюры на него самоуверенно глянул розовощекий здоровяк в блестящей кольчуге и замысловато изукрашенном шеломе – королевич Елисей, о приключениях которого и повествовалось на четырех тысячах страниц этого фолианта. «Уж он-то бы знал, как поступить», – уныло подумал Иван, бережно сдул с картинки конский волос, закрыл книгу и осмотрелся.
Дорога, ведущая направо, терялась в поле, где, насколько хватало глаз, скучная желтоватая растительность покрывала всё пространство от края до края. Другая, попетляв среди холмов, скрывалась в лесу в полуверсте от перепутья. Никакого преимущества одного направления перед другим царевич не находил, кроме одного: лес обещал некоторое разнообразие и прохладу.
Это и оказалось решающим. Царевич сурово нахмурился, сделал и оставил попытку выпрямиться, вместо этого просто подбоченился и резко пришпорил коня, как Елисей делал это раз по пять на каждой странице. Флегматичный Бердыш, разморенный жарой и не ожидавший столь внезапного пробуждения от своих лошадиных грез, встал на дыбы – и понесся стрелой, поднимая тучи пыли, которые долго еще не оседали и после того, как конь и вцепившийся ему смертной хваткой в гриву всадник[6] скрылись в стене леса.
Через полверсты природное миролюбие скакуна взяло верх, и он снова перешел на размеренную трусцу. Иван выровнял себя в седле, морщась и вздрагивая от боли в натруженных ягодицах. Постепенно ему становилось ясно, что час конных прогулок с матушкой вокруг дворца