– Я раз видал, как одна дамочка утопла в Замбези, – говорит Таракан. Он уже выбрался из реки, мокрый, все еще ухмыляющийся, и пристроился помогать мне на плоту крепить грузы. – Она была в другой группе, не в нашей, и свалилась вниз – запуталась в спасательной веревке. Когда мы подошли, они там уже ее вытащили, да только поздновато было. Она уже вся посинела, а они давай ей искусственное дыхание делать, непрямой массаж сердца… Им хоть это и было понятно, но ты бы видел, с каким спокойствием и знанием дела они старались, – как будто бальзамировали ее, а не откачивали. А тут клиент с моего плота вытаращился и спрашивает, словно у него перед носом в китайские шашки играют: «Она что, взаправду утонула или как?» Тупой такой, плешивый англичашка. «Известное дело, взаправду, и в легких у нее взаправду полно воды», – кричу ему прямо в ухо.
Но Аляж слушает его краем уха. Мысленно он далеко, и я вместе с ним. Он думает: если б не путешествие, от мыслей ему было бы так тоскливо, хоть волком вой. А в канаве он встретится со своими страхами, обратится к ним по именам: Грозная Теснина, Большая Лощина, Маслобойка, Гремучий, Кипящий Котел, Свиное Корыто – а повстречавшись, тут же с ними распрощается. Если б не путешествие, мысли стали бы неуправляемыми и довели бы его до невиданной грани – от одного лишь такого ощущения дрожь прошибает его до костей. В такие мгновения ему чудится, что трепещущие мысли висят на тонких ниточках и, случись этим ниточками оборваться, он уже ничего не сможет поделать – даже не сможет подняться утром, не сможет и пальцем шевельнуть, что для любого в порядке вещей. Не сможет ни с кем поздороваться, не разрыдавшись, не сможет общаться с другими, не чувствуя перед ними животного страха, не сможет встречаться с друзьями, не испытав при этом жуткого головокружения, не рухнув как подкошенный и не провалившись сквозь землю.
– И вдруг, – гнет свое Таракан, – и вдруг ее мышцы свело судорогой, из нее фонтаном вылилась вся вода, и на какой-то миг у некоторых появилась надежда. Но уже было поздно. И я это знал. Даже плешивый англичашка знал. Она отдала концы.
Теперь вижу, и Кута Хо все понимала: когда-то, давным-давно, она сказала: чтобы излечиться, нужно время, но и его может не хватить, чтобы оправиться окончательно; и сказала она так не потому, что не нашла ничего получше, а потому, что была права. Я был болен, и давно, и однажды, повстречав меня, она решила остаться рядом, сделав из меня безропотного спутника. Но я, будучи каким-то блуждающим спутником, унесся прочь и вернулся, лишь когда было поздно. Слишком, слишком поздно.