– Всё равно. Хоть «Катюшу», хоть «Тачанку». Хоть «В лесу родилась ёлочка». Вот попробуй. Попробуй, не зарывай талант в землю!
Парень несмело затягивает: «В лесу-ро-ди-лась-ё-лоч-ка…» Василий Никитич изо всех сил пытается подпевать, но из него вырываются лишь свистящие звуки.
– Вот так понемножку, помаленьку. Но каждый день. Чем по девкам-то шастать. Да ещё с ишиасом.
Похлопывает Ваню по плечу.
– Я на тебя рассчитываю.
Василий Никитич смотрит на доктора широко раскрытыми бледно-голубыми глазами.
– Вот так, дорогой, – повышает голос Гиннес. – А научитесь петь, будете вот с этим молодым человеком разучивать польку. Бабочку.
Он вспорхнул руками, и голова лежачего затряслась от деформированного недугом смеха.
А доктор уже обращается к Зиме.
– Я посмотрел ваши снимки. Мне можно. Другим советую показывать их как новенький червонец: только из своих рук. И на расстоянии. Я не шучу. Их могут забрать и смыть. А вам очень важно хранить их. Всю жизнь. Что ещё-о? Ещё скажу, что операция вам нужна.
– Та мэни вже обещалы узяты.
– Где это обещали? У нас?
– У областным.
– Вы с ума сошли.
– Но там ж робят…
– Конечно, делают. Раз в месяц. По високо-осным. Надо ехать туда, где их делают… Хотя бы по одной в день. К ребятам, которые на этом сидят.
– Й-ихать?..
– Например, в Питер. Или, скажем, в Новокузнецк.
– Ось як!
– Геморрой, и тот надо знать, где вырезать. А тут позвоночник… Ни в коем случае! Хоть и предложат с любезной улыбкой. А то получится: «Доктор, у меня язва, а вы вырезали аппендикс. – Нет, вы посмотрите на эту язву! Ему уже жалко аппендикса!»
Посторонние физиономии в проёме сдавленно фыркнули.
– Леонид Наумович! – дрожащим голосом зовёт мелкий старикашка с угловой кровати. – Вы про меня не забы-ыли?
– Ну, что-о вы! – громко отзывается доктор. – Ру-унчик! Владимир Абра-амыч, дорогой. Как же я могу про вас забыть?
Усаживается перед больным на табуретку и смотрит долгим внимательным взглядом.
– Давно хочу у вас спросить. Кого вы защитили?
– Что-о? – вскидывает тот голову, лысую и лёгкую как майский шарик.
– Я говорю: вы всю жизнь в юриспруденции. А хоть кого-нибудь защити-или?
Взгляд старика загорается, и он, вскинув вверх тоненькую руку, взвизгивает:
– Я-а?! Многих, о-очень многих. Одному человеку грозил расстрел. А я защищал так, что его оправдали. Вынесли оправдательный приговор. Это было ещё при Сталине. Вы понимаете, о чём я говорю?