Потоки несчастных беженцев, отчаянно цепляясь за любой движущийся водный и наземный транспорт, бежали через его маленькую страну от нищеты и наступающих головорезов во встревоженную сытую Европу. Так в детстве родители с ним на руках бежали из их фермы от этнической резни, куда глаза глядят, похватав самое необходимое.
Пустой круговорот противостояний, записанных в библиотеке истории планеты, продолжается сейчас. Веселую всеобщую близость, заложенную в душе человека, победила вражда между локальными близостями племен, защищающих «своих» от «чужих». Поток живой сознающей энергии, обретший телесность, пошел по какому-то разбитому бездорожью эволюции вселенной.
В том бурлении маленькую славянскую страну раскачивало, как в шторм с ударами грома. Главу тоже раскачивала постоянная опасность разрушения его дела. Он думал, что будет с его народом, который за столетия еще и не воспрянул по-настоящему. Его тревога возрастала, словно грозные вихри были уже близко от его родины. Может быть, это был еще страх за свою жизнь?
Страна переживала кризис власти, уже давно пережитый Большим соседом. Забыли даже о заинтересованных странах, подошедших с зенитно-ракетными комплексами «бук» к самой границе, правда, там не было видно желания нападать. В жителях, до сих пор сидевших в глубокой аскетической нищете тела и духа, зреет что-то. Это видно по возбуждению недовольства, чреватого цветными революциями, уходам добровольцами на защиту славянского мира, или в правоверную страну для борьбы за справедливость против нечестивого мира.
Глава не знал, что произойдет, но тревога в его душе отдаляла ту безмятежность жизни до избрания, куда хотел вернуться.
Он обрадовался, когда в бассейн вошел старый друг писатель Нелепин, партнер по нескончаемым спорам. Иногда он приглашал близких людей, расслабиться и развеять его тревогу.
У писателя хищное выражение худого лица, он похож то ли на Вольтера, то ли на Олешу и Паустовского сразу, и язвительно-умная усмешка мудреца. «Ужасное лицо, морщины какие-то чужие, не мои», – удивлялся он всей своей внутренней молодостью.
Они плавали рядом и, фыркая в воде, с трудом спорили. Писатель плыл осторожно, чтобы не мешало речи. Он успевал развернуть целую философию.
– У твоих избирателей коллективное бессознательное живет в застывшем трехмерном классическом представлении, как говорят философы. Мышление древних слепо тыкалось в низкий свод сырой и мрачной пещеры Платона, потом – в низкий дырявый потолок сарая, и дальше будет метаться в прозрачном стерильном здании холодного будущего.