«И ещё грешницы», – с некоторых пор мысленно добавляла я. Впрочем, «грешить» я начала скорее поздно, чем рано. Мой первый «грех» случился со мной в шестнадцать лет, за полгода до того, как от рака сгорела мама. Отчаявшись от мрачного ожидания неизбежного конца любимого мной человека, я безвольно отдалась своему однокласснику, который был моей первой детской влюбленностью. Игорь стоял со мной на похоронах, когда в землю опускали обитый красным гроб, и преданно оставался рядом ещё год. Потом наши отношения сами собой сошли на нет, потому что дружба, увы, сломалась, а любовь, потоптавшись на обломках полудетской связи, замешанной на благодарности и тоске, ушла, так и не случившись.
Следующий «грех» произошёл у меня ровно через полтора года. Синеглазый Серёжа был братом моей институтской подруги. Из жарких, совсем не братских объятий родилась настоящая страсть – и такая же ревность, которая у мужчин обычно сопряжена с отчаянием, а у женщин – с предприимчивостью. Устав от ежедневных объяснений на тему: «Почему ты ему улыбалась?», «Кто тебе звонил?», «Где ты была?», я не придумала ничего лучше, как устроить дикий, злой и недостойный гордой фамилии грузинских предков скандал, и удалилась в будущее, уже манившее меня обложками глянцевых журналов. Нет, дело было не в поиске лучшей доли – просто к тому моменту я уже начала сниматься в рекламе свадебных платьев, восхитительного белья и дорогих автомобилей и связала свои ночи с симпатичным шведом – фотографом престижного модельного агентства.
История профессиональных съёмок, подиума и «любви» закончилась через два года, когда агентство стало напоминать миниатюрное эскорт-бюро в стиле Листермана, а мой любимый – вести странные речи о том, что было бы неплохо снять хоум-видео: «Нужно всё попробовать, пока ты красива и молода. Хочешь, я покажу тебе некоторые наши с тобой сеты?»
Увидев то, что наснимал Бьорн, я проплакала полночи. Как девушка не только красивая, но и умная, я утром собрала свои вещи, забрала все свои (и его негативы) и навсегда выкатилась из его студии, показав шведу на прощание средний палец руки, и, пообещав, в случае чего, нажаловаться своему папе.
Последним моим «грехом» стал Дима – симпатичный тридцатилетний разведённый шатен Дмитрий Бергер, заглянувший в бюро переводов, где я подвизалась в качестве карманного полиглота. Диме был нужен мультиязычный переводчик на техническую литературу. Начальнику бюро переводов было проще предложить меня, знавшую три языка. К слову, иностранные языки я учила с лёту. Правда, этот мой дар Бог ещё при моём рождении обменял на мою полную беспомощность в математике, о чём Димка тогда не догадывался. Как и не знал и о том, что моей единственной и безусловной любовью на все времена оставались лишь книги.